Немного позже Качура-Фалилеева сделала акварельный портрет Леонова в обставленной уже комнатке, и обстановку, в которой он жил, можно рассмотреть на сохранившейся картине.
Сам Леонов — худой, тонкошеий, в рубашечке.
За спиной, над окошком, портрет Достоевского.
Возле заправленной лежанки — лукошко, полное бумаг: рукописи.
Над спонтанным столиком — икона, несколько книг. Лежат краски и мел. Первые свои рассказы, в числе прочих и «Деяния Азлазивона», Леонов украсил собственными рисунками, выполненными акварелью и цветной тушью под лаком.
«С буржуйки стекал чёрный сок, вроде туши, — дополнял рассмотренный нами рисунок сам Леонов в своих устных рассказах. — Я сцеживал этот сок и переписывал им свои вещи».
Как-то в гости к художнику Фалилееву заглянул Фурманов, приметил знакомого человека в мастерской:
— О!.. Лаптев, да? Ты ведь Лаптев? Васька Лапоть, помню. Что пишешь?
— Да пишу вот…
— Ага, ну, бывай…
И ушёл.
В другой раз, весной 1922 года, не выдержала жена Фалилеева и спросила, любопытствуя:
— Лёнечка, хоть бы почитали нам, что тут сочиняете?
Лёнечка долго уговаривать себя не заставил.
Собралась московская интеллигенция, истерзанная революцией, издёрганная начавшимся нэпом, уставшая и печальная.
А после чтений сидели гости не в силах что-либо молвить и смотрели округ себя сияющими глазами: «Вот так да… Милый мальчик, откуда ты взялся?»
Глава четвёртая НАЧИНАЕТСЯ ЛИТЕРАТУРА. САБАШНИКОВЫ. ПЕРВЫЕ КНИГИ
«Явление нежданное, невероятное…»
После первых же чтений к Леонову подошёл издатель легендарного альманаха «Шиповник» Соломон Копельман и предложил опубликовать у него «Бурыгу». Необыкновенное везение по тем временам: литературные журналы в разрушенной Советской России фактически исчезли.
А «Шиповник» к 1922 году имел славную, с перерывом на Гражданскую войну, шестнадцатилетнюю историю. Ведущими авторами издания были в своё время Леонид Андреев и Фёдор Сологуб; в «Шиповнике» начинали Борис Зайцев и Алексей Ремизов, публиковались Бальмонт, Блок, Брюсов, Белый, Бунин. Почти все номера «Шиповника» состояли из безусловных шедевров или очень качественных вещей.
В том номере, где дебютировал Леонов, компания к молодому автору подобралась вполне маститая: Николай Бердяев, Борис Зайцев, Сологуб со стихами; из молодых — Николай Никитин с хорошим рассказом «Барка».
С 1922 года берёт начало серьёзный литературный путь Леонова, тем более что и сам он вёл отсчёт именно с рассказа «Бурыга», открывавшего и первое, и последнее прижизненное собрание сочинений писателя.
Посвящён «Бурыга» Вадиму Дмитриевичу Фалилееву, в мастерской которого, за холстом, рассказ и был восстановлен по памяти.
Сразу вслед за первыми чтениями прошли новые; Фалилеев без устали нахваливал Леонова всем своим знакомым: «Талантливо пишет! талантливо рассказывает сказки! рисует! играет на гитаре!»
Юношу увидели и услышали художник Алексей Кравченко, с которым Леонов очень сдружился, график Иван Павлов, писатель Александр Яковлев, семейство издателя Михаила Васильевича Сабашникова — сам он появился чуть позже, когда его чуть ли не за руку привели старшая дочь Нина и двоюродная племянница, художница Маргарита Васильевна Сабашникова (кстати, бывшая жена поэта Максимилиана Волошина).
После нескольких «сред» у Фалилеевых Леонов пошёл «гастролировать» по всей Москве.
Издатель Сабашников впервые увидел и услышал Леонова у своих знакомых Григоровых (глава семейства был юрист и теософ) на Садовой-Кудринской, в большом и просторном доме.
«Читал Леонид Максимович хорошо, очень своеобразно, чрезвычайно быстро, иногда как бы выкрикивая отдельные слова, — вспоминал Сабашников. — Молодой гибкий голос и приятное, выразительное лицо содействовали, в свою очередь, общему впечатлению».
На вечере у Григоровых Сабашников пригласил Леонова выступить и у него в гостях с рассказом «Туатамур» — историческим повествованием от лица военачальника Чингизова воинства (оригинальная вещь, которая вскоре вызовет бурное приятие Горького; впрочем, далеко не его одного).
В свою очередь, у Сабашникова появился художник Илья Семёнович Остроухое и вскоре устроил вечер Леонова в своём доме, что в Трубниковском переулке.
Так вот и передавали его из одних радостных рук в другие.
Если говорить о появлении Леонова в большой литературе, без эпитетов в превосходной степени обойтись трудно.