– Здрасьте, – пронеслась по коридору Ксанка.
Се-Се не расслышал приветствия, а Катька коротко напутствовала гостью.
– Ты предупреди ее, чтобы не орала ночами! Выселим на сто первый километр!
Шкелетина в ответ даже не удостоила чернь поворотом головы. Грохнула толстенной Юлькиной дверью.
Она лежала в несвежей постели, уставив свои чистые глаза в потолок с лепниной, сохранившейся с дореволюционных времен.
Ксанка не ругала ее, не увещевала взять себя в руки, просто пробасила коротко:
– Рассказывай!
И она все выложила. Бесстрастным голосом.
Поведала зачем-то о подполковнике с голубым стеклянным глазом, о расстрелянном Пашке и о гэбэшнике Антонове, которого ненавидит, но по-бабски без него не может, такого у нее не было, она даже блюет от кайфа.
Ксанка здесь немного удивилась, но вида не показала. В ее сексуальном опыте подобного не имелось.
– Он в КГБ работает, – повторила Юлька.
– Радостно, – резюмировала Ксанка, закурила длиннющую «Яву-100», за секунды наполнив комнату клубами дыма. В нем, седом, тотчас заиграло солнце, выскользнувшее из-за зеленого церковного купола.
Юльке от вкуса табака, от Ксанкиного запаха чистого тела, смешанного с французскими духами, которые где-то умудрялся раздобыть Чармен, от солнечного луча вдруг стало чуточку легче, она даже улыбнулась, но здесь рвотный позыв заставил ее тело метнуться, выворачивая желудок наизнанку.
Ксанка за мучениями подруги наблюдала со спокойствием отлично просоленной селедки. Прав был Се-Се… С удовольствием затягивалась сигаретиной, пока не скурила третью до фильтра… Здесь Юльку отпустило. Она отвалилась на мятые подушки и тяжело дышала ртом.
– Собирайся! – скомандовала Ксанка.
– Куда?
Губы бледные, в глазах слеза.
– Там узнаешь!
Сопротивляться Юлька была бессильна. Ксанка ловко подтянула на нее чулки, прочно закрепив их на поясе… Свитер поверх голого тела… Юбка чуть мятая… Туфли…
А на улице, на всякий случай, дожидался в надраенной до блеска «Победе» Чармен.
– Давай к Равиковичу! – опять скомандовала Ксанка, когда они с Юлькой уселись на мягкий автомобильный диван.
– Конечно, – не вдаваясь в детали, согласился Чармен.
И они поехали по утренней Москве, под звуки радио, на котором вместе работали, слушая радостную программу «С добрым утром!», надеясь, что утро действительно окажется добрым и радостным, что их молодость все победит! Во всяком случае, их с Юлькой молодость. Чармена в расчет никто не брал. Чармен сам все рассчитывал.
Равикович оказался гинекологом-частником, открывшим дверь только после условного стука и пароля, состоявшего из малоизвестного словосочетания – «гипоксия плода».
Чармена с собою не взяли, да он вовсе и не стремился общаться с человеком с носом, очень похожим на его собственный.
Ксанка недолго шепталась с тайным знатоком по женской части. Равикович пару раз кивнул в знак согласия, а потом с удовольствием растянулся в улыбке, демонстрируя великолепные зубы. У гинеколога имелся знакомец стоматолог, он врачевал на дому дантистову жену, получая взамен великолепный рот.
– Места по вашему профилю, – улыбался дантист, шуруя зеркальцем, – и места по моей специальности – чрезвычайно похожи!
– И частенько они служат одному и тому же! – поддерживал шутку Равикович.
В каком-то году в России назовут такой обмен услугами бартером.
Безусловно, Юлька в своей жизни уже не раз посещала гинеколога. Но случалось это всегда в районной поликлинике, и хоть врачом была женщина, что являлось плюсом для комфорта, но остальное – кресло, обтянутое потертым тысячами женских задниц коричневым дерматином, с рогатками для ног с облупленной краской, а самое главное, инструментарий, ужасающий на вид и запредельно холодный, как будто его специально выдерживали в морозильной камере… Все вышеперечисленное было нестерпимо ужасным.