Выбрать главу

– Ты не кури, пожалуйста, – попросила она.

– Ага… И не пей! – Сигарету все-таки загасила. – Надеюсь, не от убийцы?

– От него, – призналась Юлька, по-прежнему сияя всем лицом, словно в Новый год. – От целинника!..

– Ужас! – вскинула руками Ксанка. – А если по наследству передастся! – Она попредставляла себе немножечко всякие картинки будущего и еще активнее вскричала: – Ужас!

А для Юльки все стало просто-просто. Она потихонечку спровадила подругу, пообещав, что будет осторожной, что появится в понедельник на работе, будет кушать диетическое и все такое…

А потом она и комнату отдраила до блеска, и белье выстирала; вызвала слесаря и полотера, умолив обоих прийти именно сегодня, а когда все дела были переделаны: пол сиял новой мастикой, вода в ванне сливалась в канализацию водопадом, она приняла душ и долго потом лежала без сна, поглаживая живот, который принадлежал уже не только ей, но и стал географией существа, зародившегося в нем.

Так она первый раз обратилась к зародышу.

«Кто ты? – думала она. – Дочка или сын? »

«Кто-кто! – почему-то злился он. – Мужик я…»

«Наверное, мальчик», – почему-то решила она.

«Догадливая!»

Да, точно мальчик. На отца будет похож… Северцев… Или Криницин?.. Северцев.

Так между ними установился неглагольный контакт. Она его признала сыном, ему же никакого другого выбора не оставалось, как считать ее своей матерью.

Внезапно он почувствовал и узрел, как подбирается к комнате горняк Се-Се и как рыбий глаз знатока водопадов уставился в скважину замка.

Кандидат наук первый раз видел ее абсолютно голой.

Сердце ученого забилось, словно припадочное, живот наполнился расплавленным свинцом, правая нога задергалась в конвульсиях…

Поскольку контакт между родственниками был установлен, зародыш сообщил тревожным SOS, что маньяк-сосед пялится на ее обнаженное тело сквозь замочную скважину.

Конечно, Юлька не могла слышать его, но что-то внезапно насторожило будущую мать, она уставилась на входную дверь и разглядела чей-то глаз в замке… Виду о том, что наблюдатель рассекречен, не показала, нарочито медленно поднялась с тахты, потянулась всем телом, отчего в организме Се-Се произошла мгновенная разрядка, погубившая костюмные брюки, неспешно, отвлеченная от двери, подошла к ней и резко открыла.

Могла убить насмерть. Но лоб у кандидата наук оказался крепок, как горная порода. От удара чугунной ручкой он лишь отлетел, опрокинувшись на спину, и, бешено вращая глазами, сидел на полу, будто пьяный.

– Поглядели? – поинтересовалась она.

– Да-да, конечно, – пробубнил в ответ глупость сосед.

– Буду молчать, – предложила она. – Буду молчать, если обещаете впредь натирать полы и прочищать засоры самостоятельно!

– Конечно, Юленька, конечно!..

Он неловко поднимался с полу, еще не совсем соображая, что произошло.

– Брюки постирайте! – посоветовала она. – А лучше выкиньте!

Здесь Се-Се пришел в себя окончательно, мигом осознал произошедшее, покраснел даже внутренностями и большими скачками запрыгал к себе в комнату.

– И женщину себе найдите, – прошептала Юлька напоследок.

Здесь открылась третья комната, из которой в старой ситцевой ночнушке выперлась Слоновая Катька, желающая посетить уборную.

Увидав голую Юльку, скривилась и прошамкала беззубым ртом:

– Ишь, рассупонилась вся! Развратница!..

Она лишь улыбнулась в ответ и закрыла за собой дверь.

Слоновая Катька просидела в отхожем месте более часа.

Она вспоминала свою жизнь, себя в двадцать три и сознавала, что тогда была такой же красивой, как Юлька, может еще прекрасней, но отцвела почти бесполезно, узнав только про одного мужика, и не оставил цветок ее молодости даже почечки. Пустоцвет… Она легонько всплакнула в нелегких думках о собственных похоронах, решила, что на крайность ее райсобес закопает, а если все выйдет ладно, то соседка похоронит. Юлька, она добрая, хоть и непутевая…

Этот день был революционным для нее во всех отношениях. Во-первых, кто-то решил, что она должна стать матерью, и Юлька безропотно с тем согласилась, да еще и огромное счастье вошло в ее организм вместе с чьим-то волевым решением. Во-вторых, закончилась депрессивная связь с капитаном Антоновым. Она была в этом уверена…

В тот же вечер, когда Слоновая Катя размышляла о своей неизменной кончине, гэбэшник явился к Юльке, ощущая потребность к совокуплению, являющейся следствием какой-то странной любви, болезненной, мучительной в своей сладости.

Дверь она ему открыла и далее впустила, уверенная и радостная, что сегодня все объяснит Платону, а он должен понять.

– Сделай аборт, – почти приказал капитан.

– И не подумаю, – ответила она, впрочем, совсем без агрессии.

– Дело твое.

Антонов привычно протянул руку к ее животу, но она отшатнулась.

– Я сказала – все!

– Что – все? – не понял он.

– Я собираюсь рожать от Северцева. Ты, пожалуйста, больше сюда не приходи…

– Такого человека нет, – начал злиться капитан.

– Хорошо, Криницина…

– И такого не существует. Бродячей собакой закопан в землю, даже без таблички!

– Мне все равно. Ты сюда не ходи!..

Антонов, прыгнув неожиданно зверем, вновь попытался поймать ее, но она увернулась, присев, не давая его жадным пальцам дотронуться до интимных мест.

– Не прикасайся!

Но он уже был разгорячен отказом и неудачной попыткой охоты, а потому засверкал глазами и задышал шумно, одними ноздрями.

– Не подходи! – предупредила она, сжав кулаки.

Он вновь прыгнул, закусив кожу на ее шее. Она попыталась коленом попасть в самое уязвимое, но промахнулась, угодив в бедро.

– Сс-ука-а! – прошипел он, ощущая в теле вулканическое желание, которое вовсе не способствует деятельности мозга. – Загрызу-у!!!

Конечно, он был гораздо сильнее физически, да и по призванию знал профессиональные методы атаки, а потому автоматически применил их, одной рукой заломив ее руку за спину, второй же дернул ремень на брюках, затем задрал ей на самую голову халат, со всей силой шлепнул ладонью по голой ягодице и вторгся в женское пространство диким монголом.

– Не надо… – просила она.

А он, сознавая краешком сознания, что это его прощание с ней, достиг крайнего зверского состояния.

Она впервые в отношениях с ним не кричала, не извивалась нижней частью тела, исходя природными соками, – оставалась пассивна, вновь и вновь повторяя: «Не надо!» И эта ее пассивность, фригидность на его мощь совершенно отбила платоновские мозги. Он принялся бить ее кулаком по затылку, приговаривая:

– Так… так… так…

Она старалась не умереть. Держалась до последнего, не желая расставаться с сознанием, но предохранитель перегорел, и Юлькино «я» стало частью черного ночного неба.

Зародыш в отличие от матери не отключался. От тыкающегося в его стену пробойного орудия постепенно приходил в бешенство, а поскольку сделать ничего не мог, то обещал, что Платону сего не забудет и час расплаты придет неминуемо….

Она вернулась в себя и рассмотрела насильника, стоящего на коленях и молящего ее простить.

Она лежала, укрытая одеялом до подбородка, и слушала безучастно.

– Прости!.. Я сам не знаю, как это… Я не могу без тебя… Люблю…

Он первый раз произнес это слово, а оттого полюбил ее сразу больше, будто распахнул грудь свою, показывая раненую душу.

– У тебя должно быть табельное оружие, – холодно констатировала Юлька.

– Есть, – подтвердил он, обрадовавшись, что она заговорила. – Пистолет ТТ…

– Застрелись.

– Что?

– И я тебя прощу…

Он как-то разом сник. Еще пару раз прошептал «прости», хотел было поцеловать ее в губы, но она отвернула лицо, и он чмокнул пустоту.

Несмотря на то что Юлька сейчас пережила, в ее душе все обстояло спокойно. Она точно знала, что более такое в ее жизни не повторится, чувствовала наверняка, а потому закрыла глаза и крепко заснула…

Этой ночью Платон домой не поехал. Вместо того чтобы выспаться, вернулся в здание, в котором работал, поднялся на шестой этаж в свой кабинет.