Я крикнул бы ему: «Эй, ты, потише!
Ответишь! Все записаны ходы!»
Но толку что? Большие нас не слышат,
Жуют свой корм, и всё им до звезды.
Наш СССР — вот он тот самый мамонт,
Шагал себе, месил песок и грязь, –
Земля разверзлась. Грохнулся фундамент.
Другая жизнь повсюду началась –
Сплошные турбулентные потоки.
У министерств, считай, предельный крен,
Их валит в штопор злобный и жестокий,
Разящий насмерть ветер перемен.
По филиалам шторм десятибалльный
Прошёлся там, где тишь была и гладь,
Их новая ментура досконально
Под микроскопом стала изучать.
Наш контактёр остался не при деле,
Уже он за Уралом срок мотал.
Мы без него крутились, как умели,
Рубли — труха. Нам нужен был металл.
Россия отходила от наркоза,
От спячки, что в калач её согнул.
И тут Димон, тот самый, из колхоза,
С оказией в наш офис завернул.
Сначала мы по стопке: «Как? Чего ты?»
Он принял десять штук их в аккурат
И попросился к Лёньке на работу.
И был без разговоров сразу взят.
И скромно так поведал, без зазнайства:
«Я смог преодолеть упадок сил.
Системный кризис сельского хозяйства
Мне всё-таки мозги не своротил!
-21-
Этот год, что прошёл, был тяжёлым.
Мой бюджет был малюсеньким, квёлым,
Я его до нуля сократил,
Даже про́пил пиджак и пальтишко,
Но приехал в один городишко
И с Фортуной роман закрутил.
Мой земляк там, директор завода,
Ловко рулит последних два года,
Что тут скажешь? реально силён! –
Зайцев, бывший советский партиец, –
Все дружки у него поплатились
За былые грехи, но не он.
Есть объёмы. И медь он, и никель
Продаёт. Нынче цены на пике.
Но потом ещё больше взлетят.
Ехать надо». «Ну, что ж, поезжайте, –
Нам Заманский сказал, — порешайте
Все вопросы, и сразу назад!»
Прилетели. Пурга — снег и ветер.
Вот уже мы в его кабинете.
Он не глядя кивнул: можно сесть
…Он зевал и чесал свою ногу,
Мы ему: «Купим дорого, много.
Платим сразу. Наличные есть».
Я знал от Димки: он умом не блещет,
Но всех нюансов не предугадал,
Тут сюр пошёл такой — ещё похлеще,
Что я тогда в колхозе наблюдал.
Нас этот Зайцев нехотя дослушал,
Потом минуты три чего-то ждал,
И, кажется, прочистил даже уши.
А после встал и вышел. И пропал.
Ну, мало ли куда отходят люди,
Прошло уже почти что полчаса,
Но нет его. «Сегодня и не будет», –
Какие-то раздались голоса.
У нас уже душа дымилась в теле,
Несладко ей там было, в том дыму,
Нас местные снабженцы пожалели,
Случайно заглянувшие к нему.
От них мы и узнали по секрету:
Традиция такая, много лет –
Что, если он поймёт: отката нету,
То просто покидает кабинет.
Как? Просто молча? встал вот так и вышел?
Ни слова никому не говоря?
Ну, да, мол, из ума-то я не выжил –
Базарить с дилетантами зазря!
Читатель, пей за нас, за бизнесменов,
За Лёнькиных весёлых дружбанов,
А не за этих вот олигофренов,
Зажравшихся и жадных кабанов!
Люби её, Россию молодую,
И, если ты стоишь, то лучше сядь.
Я с этих строк тебе рекомендую
Особенно внимательно читать.
-22-
Мы вернулись ни с чем, рассказали,
Как там было оно, все детали, –
Лёнька белый, как скатерть, как мел,
Нам по рюмке с усмешкою налил
И кофейником в шкаф засандалил –
Верный признак, что он озверел!
Он до завтра уже не остынет.
Он сказал: «Предлагаю отныне
Болт с резьбой на торговлю забить!»
И в его непростой подноготной
Этот пункт ключевой, поворотный
Никогда мне уже не забыть!
Он глазами сверлил наши лица:
«Сколько можно вот так вот крутиться?
Надо глубже, ребята, копать,
Мы покажем, кто в доме хозяин,
Мы стратегию в корне меняем:
Я заводы хочу покупать!
Хватит к ним на поклоны мотаться,
Ждать, терпеть, психовать и метаться.
Тушим свет. Задуваем свечу.
Все заводики эти, коптилки,
Время к чёрту сметёт, как опилки, –
Это я быть заводом хочу!
Я слышал много раз, что время лечит,
Но в нас какой-то гвоздь как будто вбит,
И по итогам нашей личной встречи