А ты вот лучше дай, пока не поздно,
Под зад себе хорошего пинка
И в цех иди, там мастер наваляет –
Полезно, если нервы не в дугу.
Работа положительно влияет
На кровообращение в мозгу.
Что значит «Быть»? — на ум одно приходит:
Не только регулярно есть и пить,
А, например, работать на заводе,
А не работать — значит и не быть.
-31-
Вот Заманский — отличный работник,
У него каждый праздник — субботник,
И выходит, что он поглавней
Всех Базаровых, Чацких и прочих, –
Он пахал и пахал дни и ночи,
За него, мой читатель, и пей!
Все они неплохие ребята,
Мне Печорин вообще вроде брата,
Так что я против них ничего
Да и против других не имею,
Но держу, как героя, в уме я
Только Лёньку, его одного.
Он был лучшим из всех, если кратко,
Он себя отдавал без остатка
Нам — своим регулярным войскам.
Если с кем-то беда приключалась,
Вся команда на выручку мчалась –
Ой, какой же там был трам-тарарам!
Ой, судьба, ой, ты, сволочь слепая!
Из застенков ребят выкупая,
Я поил кого надо до дна.
Что ж, я помню их, наши истоки,
Потому и пишу эти строки
Про великие те времена.
Я знаю, будут спрашивать порою:
«Твой ближний круг с пристрастием воспет,
А что же, отрицательных героев
В твоей поэме вовсе, что ли, нет?»
Ну почему? Да те же понятые,
Избравшие особый в жизни путь, –
Что пялили глаза свои пустые
На обыске: чего б тут хапануть?
Они тогда сигнала только ждали –
Подкинуть, не подкинуть Лёньке ствол?
Они его в клозете потеряли,
И Лёнька от судьбы своей ушёл.
Там срок ему светил совсем весёлый,
Но он тогда Чапаева включил,
И мясорубка Лёньку не смолола,
А придала вдобавок новых сил.
Ещё «герой» — маньяк из сельсовета,
Которого когда-то знал Колян,
Что вроде даже с неба, с того света
Строчил доносы на односельчан.
Товарищ Зайцев тот же, для примера,
Что бизнес весь в итоге пр…л,
За что потом совет акционеров
Едва ему башку не оторвал!
Конечно, все они большие суки,
Собрать их вместе — чистый карнавал!
Но кой-кого Заманский на поруки
Готов был брать и многих даже брал.
Забыл сказать: майор тот очумелый,
Что Лёньку личной свите напоказ
На обыске чморил по беспределу,
Теперь складами ведает у нас.
Он вспоминает прошлое нередко,
Уже не задирает больше нос,
А, самое-то главное, беретку
Ту самую, пропавшую, принёс!
Вот, значит, совесть — это не химера,
И не такой уж гад ты и злодей,
Пока в тебе жива простая вера:
Нельзя беретки п…ть у людей!
-32-
Мне мозги подозренье мутило –
То, что он стопроцентный мудила,
Но потом я свой взгляд поменял,
Всё же не был похож он на лоха,
С накладными справлялся неплохо,
В крепеже стеллажей понимал.
Он однажды сказал мне с тоскою:
«Ты прости, было время такое, –
Всех сажали, ты помнишь — дурдом!»
Он, как гусь, угодил к нам в духовку,
Что ж, такая она, перековка
Добросовестным честным трудом!
«Он тебе нахлобучку и встряску, –
Мы давали майору подсказку, –
Обеспечит, но ты не робей!
Труд есть жизнь. Если честно мы пашем,
То уже нам и дьявол не страшен,
И вообще никакой лиходей!
И уже не мигнёт из-за штор нам
Та, с косой, или кто он там, в чёрном,
Тот безумный больной дровосек».
Мне ясны были эти расчёты –
В том, что кровью, ну, в смысле работой
Много мог искупить человек.
Я раньше был до Лёньки голым, босым,
Простым весёлым парнем молодым,
И первым замом стал по всем вопросам,
Чтоб вкалывать на пару вместе с ним.
Конец восьмидесятых — наше время,
Начало девяностых, а потом
Сложнее стало жить, и не со всеми
Готов сидеть я за одним столом.
Не с каждым я здороваюсь при встрече,
Иных уж нет, как говорил поэт.
Но есть и те, кто рядом, недалече,
Кого бы я не видел тыщу лет,
Кто мне теперь противен до изжоги.
Немало я на свете повидал.
От суммы всё зависело у многих,
Продал он душу или не продал.
Один звонил, который Лёньку кинул:
«Друзья, догадки ваши неверны,