Диагнозов там было выше крыши,
Хоть сразу в изголовье ставь свечу.
Я эти все названья хоть и слышал,
Озвучивать их даже не хочу.
-2-
Да, когда организм на измене,
Как букашка, микроб в мыльной пене,
Срочно надо тревогу трубить.
А пока за хорошую плату
Лёнька в тихую прибыл палату –
Понемногу в себя приходить.
Вроде был в нём слегка скособочен
(Я вообще в этом шарю не очень)
Кровеносный какой-то сосуд,
Сердце билось тихонечко, робко,
Лёньке дали брелок с красной кнопкой:
Плохо будет — нажми. Прибегут.
Плохо стало под утро, к рассвету.
Жми, не жми, никого. Толку нету.
Никаких медсестёр. Тишина –
То ли спят они все, ротозейки,
То ли нету в брелке батарейки.
Лёнька понял: приплыли, хана.
«Нет, плывём ещё! — зубы скрипели,
И сверчком стрекотал, еле-еле,
Слабый пульс. Но явилась уже
Та, с косою мадам, в капюшоне:
«Что, заждался? Прости меня, Лёня,
Я была на другом этаже!»
Она стояла возле изголовья.
«Что надо? — Лёнька был немного зол, –
Откуда ты?» «Оттудова — с любовью!
А ты уже, считай, наш новосёл!
Я та, с кем смысла спорить — никакого,
Кто в свой черёд приходит к вам ко всем!»
И Лёнька, запинаясь, молвил слово:
«Не рано ли? мне только тридцать семь.
И то лишь будет. Может, для начала
Послушаем консилиум врачих,
Что шансов у меня не так уж мало?»
Она лишь усмехнулась: «Никаких!»
К нему в палату дверь из коридора,
Стеклянная, прозрачная, вела,
Чтоб Лёнька был доступен для обзора,
Мол, как, чего, какие там дела?
В палате свет горел, и для чего-то
На тумбочке стоял пустой графин,
И Лёнька, уплывая, понял: вот он,
Последний в жизни шанс. Всего один.
Теперь в кулак с отчаяньем звериным
Собрать на миг всю силу, волю, страсть,
И к чёрту эту дверь разбить графином!
Авось услышат. Только бы попасть!
Замах! Бросок! И лязг, и звон! Всё просто!
И, прибежав на шум и кавардак,
Как курицы, кудахтали медсёстры:
Да что ж оно! Да как же это так!
Душа у Лёньки в радости купалась,
Звенела, как летящая стрела,
И та, что в капюшоне, испугалась
И под шумок куда-то удрала.
Потом уже, в Москве, под вой метели,
Он зубоскалил: классный был бросок.
Графин вполне достиг заветной цели,
Хоть и летел слегка наискосок.
-3-
Да, Заманский урок преподал нам:
«Если впал ты в глубокий нокдаун,
Бой не кончен. Вперёд, мужики!
Там, где чёткого нету прицела,
Ласты склеить — нехитрое дело,
В смысле сразу откинуть коньки!»
Он вернулся в Москву только летом.
Он полгода в Израиле этом
Пил в палате кисель перед сном.
Слава Богу, что всё это время
Он на связи был с нами со всеми,
И жена оставалась при нём.
Там его сколько раз потрошили,
Столько раз и обратно зашили,
А у нас не всегда было так:
Кораблей и ракет был избыток,
Но при этом с поставками ниток
Иногда наблюдался напряг.
Лёньку нашего — парня из стали –
С того света реально достали,
Главный врач напоследок ему
Руку крепко пожал: «Редкий случай!
Ишь, зараза! — настырный, живучий!
Что ж, давай там, воюй по уму!»
…У нас клубок такой без Лёньки сплёлся,
Что ты его попробуй разрули.
Пока он там за жизнь свою боролся,
У нас дела летели, а не шли.
Наш холдинг рос и двигался, не мешкал –
Не то, чтобы он к звёздам воспарил,
Но он катил почти как та тележка,
Что Сашка нам когда-то смастерил.
Случилось, мать честная, ёксель-моксель,
Пошла какая надо полоса!
А наши электронщики и вовсе
Реальные творили чудеса.
Да никому ни разу и не снилось,
Какая там продукция пошла.
Госбезопасность даже изумилась
И нервничать немного начала.
Напрасно. Век двадцатый — век суровый.
Мы вместе делим общую судьбу.
Полковнику, товарищу Петрову,
Я подарил подзорную трубу,
Чтоб быть ему на стрёме и на страже
И чётко понимать при всём при том:
Благонадёжность в смысле шпионажа
Мы все на высшем уровне блюдём!
Компьютерные розничные лавки
Открыли мы, и в срок, без дураков,
Имели регулярные поставки