– Давайте быстренько перенесем ее.
Ган прижал к груди обмякшее тельце, легкое, как пустой джутовый мешок, и понес в пансион. Мирабель стояла на втором этаже. При виде его согнутой фигуры горло у нее перехватило, и она, решительно выставив вперед подбородок, как настоящий генерал, скомандовала:
– Несите ее наверх! Постель готова!
Это были первые слова, которые принесли Гану хоть какое-то облегчение.
Он осторожно положил девочку на кровать со взбитой подушкой и накрахмаленными белыми простынями. Обстановка в комнате была очень простая, но здесь было чисто – чище, чем в любой больнице. В считаные минуты Мирабель сняла с нее грязные чулки и платье, обтерла с лица и шеи пыль и грязь, после чего, покачивая головой и успокаивающе приговаривая что-то вроде «тс-с…», положила на лоб холодный компресс.
Доктор измерил пульс девочки, приподнял ей веки, чтобы проверить зрачки, и снова опустил.
Ган, стянув шляпу со своих свалявшихся и мокрых от пота волос, мял ее в руках. Маленькая девочка, немилосердно обгоревшая на солнце, казалась неживой.
Доктор Карлтон смочил водой простыню и неплотно обернул ею ребенка.
– Мы должны сбить температуру, – пояснил он, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом открыл пузырек с нюхательной солью и поднес к лицу девочки. Та беспокойно дернула головой. Глаза ее открылись и, скользнув по лицам окруживших ее людей, остановились на Гане. Он прижался спиной к стене. Его переполняла благодарность. Потом глаза девочки снова закрылись, и она, поморщившись, издала хриплый болезненный стон.
Мирабель осторожно поправила ей голову.
– Постарайся не плакать, детка.
– Я хочу смазать ожоги мазью, – мягко сказал доктор. – Будет лучше, если вы подождете внизу.
– Как ваше имя? – спросила Мирабель, когда они вошли в кухню.
– Клаудио Петрони. Но все зовут меня просто Ган.
Она наморщила лоб и странно посмотрела на него. Он пожал плечами.
– Я научился ладить с верблюдами, как афганцы. А их у нас зовут ганами.
Верблюды. Нили. Обоз с грузом. Как далеко все это сейчас! Ган расположился за небольшим круглым столиком и переживал из-за своей запылившейся одежды и грязных сапог в этом безукоризненно чистом доме. Паника, которая в последние несколько часов завладела им, отступила, и теперь он каждой клеточкой чувствовал изнеможение. Он устало сидел на жестком деревянном стуле. Девочка будет жить. Теперь он может снова дышать свободно.
Мирабель, гревшая чайник на огне, скрестила на груди руки. Это была сильная женщина, хотя и не красавица. Ган осторожно поставил локоть на клеенку.
– Слава богу, что тут нашелся доктор. Не знаю, что бы я без него делал, – сказал он. – Я слышал, что в Леоноре есть больница. Поэтому и поехал сюда.
– Больница? О нет! – фыркнула она. – Вот уже добрых два года. Все теперь только в Перте. А люди просто сидят и болтают языком, вместо того чтобы для разнообразия сделать что-то самим. – Ей на лоб упала прядь волос, и Мирабель с силой дунула, чтобы убрать ее.
Закипевший чайник засвистел. Хозяйка достала кружку и сахар и пригасила пламя.
– Док работает на компанию «Плимут Майн». Еще год, и они переедут ближе к лагерю. Он очень переживает за свою жену. Тоскливо сидеть тут целыми днями, особенно для женщины. А ее бледная кожа поджарится на солнце быстрее, чем ломтик бекона на огне. – Она придвинула ему кружку и налила чаю, теперь их разделял поднимавшийся от горячей воды пар. – Хотите пирога?
В желудке у Гана заурчало.
– Если можно.
Мирабель положила на тарелку со сколотым краем кусок желтого плоского пирога. Карлтоны вернулись и заняли свое место за столом. Мирабель принесла еще кружек, тарелок и пирога.
Смуглое лицо доктора выглядело усталым.
– Температура упала, и она заснула.
– Значит, с ней все будет хорошо, да? – спросил Ган с облегчением.
– Ожоги серьезные. И будут сильно болеть, пока не заживут.
– Интересно, откуда она там взялась. А еще интересно, кто с ней такое сделал! – Мирабель обернулась к Гану. – Где вы ее нашли?
– В буше. Примерно в четырех часах езды на восток.
– Она лежала там? – Возмущение в ее голосе перекликалось с болью в его сердце.
– Может, она просто ушла из дому и заблудилась? – предположил доктор.
– Там мертвая земля. Нет никаких домов, – сказал Ган. – Только буш, солончак и пыль.
– Девочке пришлось несладко, это бесспорно. Одежда на ней – это какие-то отрепья. – Мирабель скрутила полотенце, которое держала в руках, словно это была чья-то шея. – Эти чертовы старатели ни о чем не заботятся!