— Пей кофе, генерал Небу, — предложил мальчишка.
Небу налил горячего кофе в кружку белого и стал пить жадно, шумно; жидкость обжигала глотку, наполняла благоуханием и силой.
Взглянув на него, мальчишка пронзительно закричал:
— Нет! — и резким движением выбил кружку из рук африканца. Затем здоровой ногой он ловко пододвинул ему пустую жестянку из-под сгущенного молока: — Пей из нее.
Небу с отчаянием надеялся, что ненависть, вздымавшаяся в нем, утихнет, но она подняла его. Ненависть слепила и заставляла остро ощущать одиночество. И он протянул руки к чужому мальчишке, который лишил его зрения.
— Нет! — крикнул мальчишка так громко, что его голос дал трещину. — Нет, Небу, нет!
Крик подействовал, и руки Небу застыли в дюйме от горла мальчишки. Он посмотрел на испуганное трепетанье пульса под серой кожей, на пот, проступивший в ямочке, у основания шеи. Один удар ребром ладони, и он рассыплется, как кукла. Негр опять присел на корточки, его плечи сузились.
— Как оспа… Безумие бваны передастся тебе через кружку, как оспа, — проговорил мальчишка. Он еще дрожал, и его язык, при помощи которого он выбирался из беды, не совсем подчинялся ему.
— Я буду пить из кружки бваны, — тихо сказал Небу.
Карие двери глаз бесшумно захлопнулись: «Пожалуйста».
Негр встал и, пройдя несколько десятков шагов вверх по течению, вышел к реке. Рана в боку вновь заговорила. Глубоко дыша, он приходил в себя. Он глотал обиду, вызванную его слабостью и глупостью, когда он поверил, что ложное пламя есть истинное пламя, что сила опьянения есть настоящая сила, что черные козьи орешки суть черные алмазы. Полубвана не одурачил его. Он видел, как закрылись карие двери глаз, и он понимал, что мальчишка согласился с ним насчет кружки бваны только потому, что был слабее. Но разве мужчина не должен держать свои двери закрытыми? Все люди воздвигают ограды из правил и привычек и никогда не приглашают чужих внутрь. В доброе старое время разве хоть один сомалиец пил из священной чаши кикуйю, которая выдалбливалась из тыквы и ставилась на подставку из оливы? В доброе старое время, когда воины расхаживали подбоченясь и хвастались сотнями врагов, которых они сделали красивыми.
И он простил мальчишку.
Река на бегу вступала в бой со скалами и, спешно преодолев спокойные места, стремилась вниз, к новым боям. Небу вернулся к костру, чтобы взять лук и убить маленького жирного на обед. Однако он вспомнил, что теперь у него есть винтовка. Он почувствовал себя великаном ростом в семь миль.
Винтовка была именно такой, о какой он мечтал. Ложе было отполировано потом, оно удобно прилегало к плечу; глядя в прицел, ты мог поделить небо на равные сегменты. Вот ты увидел в стальном окошечке орла; погляди на него подольше, ибо движением пальцев ты можешь снять с высоты властителя облаков! Божественное чувство. Винтовка лежит на руке, сливаясь с ней; она была предназначена для тебя спокон веков. Это так великолепно, что хочется петь.
Небу опустил ее на колени и тыльной стороной ладони вытер пот со лба. С такой винтовкой можно спать. Он снова поднял ее и прижал щеку к прохладному металлу ствола — так любил делать Коко. Он проследил глазами путь, который могла бы проделать пуля. Он мог сбить верхушку дерева, он мог отстрелить главу высокой горы, он мог убить голубя на лету. Он был наделен даром уничтожения.
Он взглянул на серолицего мальчишку. Он оглядел его снизу вверх: искривленная, как ветка, больная нога подтянута к животу; сплетенные пальцы рук; капризные пухлые губы; карие глаза, неведомые, как завтрашний день. «И тебя, полубвана, можно легко поразить из винтовки», — подумал Небу.
Небу поднялся и пошел прочь. «Маленького жирного на обед», — говорил его голодный желудок; но в душе просыпались великие мечты, твердившие ему, что отныне он может повелевать жизнью и смертью. Он почти бегом углубился в заросли.
А заросли ждали его и приглашали войти сотнями зеленых рук, дрожащих от нетерпения. Он оглянулся назад, когда молодые побеги банана сомкнулись за ним, и вплыл в зеленую пещеру. Он держал винтовку так, как будто ходил с нею всю жизнь, потому что слишком давно он ходил с ней в мечтах. И вот он действительно сжимал винтовку в руках, и в этом не было ничего непривычного. Он был исполнен восторга, ведь отныне он — соль земли.
Но голова заявила: «Ищи следы, Небу!» И та часть его существа, которая представляла собой охотника, оторвалась от ложных дум и стала исследовать изгибы земли и пути, которыми животные могли спускаться к реке. Тропинка была протоптана большими и малыми, косматыми и голыми лапами всевозможных обитателей леса, ходивших ею на водопой с незапамятных времен. Его руки крепко обнимали неколебимую девственность приклада, углубления на котором были как ямочки на бедрах девушки-масаи, и он думал о том, что винтовка извергнет грохот и пламя и будет сладостной женщиной, объяснившейся ему в любви.