«Коко сейчас спрашивает: много ли убитых в Дагорети? Сколько смертей в Ндробо? В Чипалунгу? В Найроби?
Как можно разводить овец в наше безземельное время, когда дожди все чаще и чаще уходят в горы?
Когда желтый бамбук цветет красивее: весной или осенью? Дома надо строить из бамбука и крыть можжевельником. Тогда сон будет глубоким и благоуханным».
Только обрывки.
Этим утром туман задерживался, ветра не было, но солнце взбиралось все выше и выше, и день сиял на вершинах деревьев. Свет солнца усиливался, и туман начинал рассеиваться и уходить округлыми волнами. Белый путешественник, без сомнения, проснулся и что-то делает.
«Но может быть, он охотится в объятиях своей женщины?» — подумал Небу. По крайней мере так было в холмах Нгонг, когда бвана Гибсон путешествовал со своей молодой женой. Уже давно был день, а дверь палатки была застегнута, и, если ты подходил поближе, ты слышал их тяжелое дыхание. Небу отворачивался, когда багроволицый бвана вылезал наружу сердитый и изнеможенный, а за ним появлялась мсабу, чьи глаза в такие минуты напоминали одновременно глаза газели и кошки.
Столб дыма поднялся из-за боярышника, когда кофейник сняли с огня. Сейчас женщина наливает кофе своему господину, они усядутся рядом и будут ласкать ладонями чашки. Африканец лежал распластавшись, слушая древние гимны, гудевшие в земле. Сверчок заверещал на округлом камне, послышался удар костлявых крыльев жука. Какая-то букашка пробиралась в траве, и травинки нетерпеливо ждали возможности вновь распрямиться. У него был могучий лук, стянутый сухожилиями быка, но он предпочитал нож. Стрелы свистят и предостерегают. Винтовки белых никогда не предостерегают.
Все великие охотники его страны предупреждают жертву, этого не делает только белый человек и леопард. О, погляди! В лес врывается ветер, небо одевается тучами и обнажает молнии. Кабан знает, что лев выходит на охоту, когда тени под деревьями сгущаются. Земля точно знает, в каком месяце в нее вонзятся зубы долгих дождей. Но бваны захватывают участки не моргнув глазом, огромные участки, которые не обойдешь за день. Подобно леопарду, бвана — мелкий хищник: его не назовешь ни царем джунглей, ни царем саванн. Он нападает из-за угла, он убивает раненых и ослабших. «Бваны пришли из других стран, богатством которых они похваляются. Почему бы им не вернуться назад и не оставить нам эту страну, которую они оскорбляют и высмеивают?»
Обо всем этом думал Небу, и мысли его были слишком серьезны для ненависти; это была трагедия истины столь простой, что только святые могли прийти, к этой истине и жить ею. По обе стороны ее были грешники.
И Великий сделал так, что белому схватило живот и он, оторвавшись от женщины, пошел искать уединенное место у реки, ворча, как рассерженный поросенок, на острые камешки и мягкий глубокий песок, в который его ноги уходили по щиколотку. Небу, скрытый в траве, слушал, как он приближается; песня смерти звучала в нем; его большое тело прижималось к земле и трепетало, слушая ее сообщения о писке раздавленной травы, о шуршании камешков, о сердитом гуде встревоженных насекомых — о времени, когда он должен встать и убить.
Он читал рассказ о приближении бваны и пересказывал его напрягшимся мускулам бедер и руке, сжимающей панга. «Жирная свинья готова», — наконец сказали камешки и трава. Негр вскочил на ноги, и рука с ножом взметнулась вверх и назад. Но удар задержался на целое мгновение.
Ибо бвана, шумно переведший дыхание, бвана, чьи растерянные глаза полезли на лоб, был бваной Гибсоном.
Небу не мог шелохнуться целую вечность. И винтовка бваны заговорила прежде, чем он пришел в себя. Грохнул выстрел, нож с размаху вонзился в грудь бваны. Небу пошатнулся и упал, грузно ударившись о землю.
«Великий, услышь меня! — закричал Небу. Он ликовал, несмотря на то, что пуля белого поразила его. — Все равнины наши, все равнины Ати у подножия великой горы Кения, где белые выстроили города!
И все горы наши! И реки! И леса! И животные!
Они наши по праву! Нам не надо другой страны, кроме страны кикуйю! И те, что приходят к нам, должны уважать наши права, или мы уничтожим их, как ты, Великий, уничтожаешь безумные деревья, не желающие склониться перед твоим ветром».
Держась рукой за раненый бок, Небу встал на колени. Кровь била из обоих отверстий раны, ибо пуля прошла насквозь. Одной рукой он старался остановить кровь, другой наскреб земли, чтобы замазать рану. Его лицо было бесстрастной маской, он оторвал глаза от раны и посмотрел на бвану, который лежал на земле и бормотал: