Когда был открыт Новый Свет, возникли предположения, что именно туда могли уплыть корабли тамплиеров, и Грааль стали искать в Новом Альбионе. Если Бонапарт послал своего дьяволопоклонника в Новый Свет, значит, он узнал, что Грааль находится там, и надеется его найти.
— А если он его ищет, стало быть, собирается им воспользоваться, — медленно проговорил Уэссекс. — А это значит, что если ему помешали идти в одном направлении, то он двинется в другом. И война, терзавшая Англию столько лет, того гляди превратится в нечто еще более жуткое.
— Ну, вот, готово, — Костюшко встал и подул на документы, чтобы высушить чернила. — Все чисто-гладко, лучше и в Англии бы не сделали. — Он протянул бумаги Уэссексу и только сейчас заметил выражение его лица. — Что случилось?
Через час три человека в темных плащах скакали на восток от Парижа. Лионская дорога была довольно оживленной, но паспорта всадников были подписаны самим Талейраном — по крайней мере, так показалось бы каждому, кроме разве что самого Черного жреца. И, словно этого было мало, они прихватили с собой кучу личных документов Талейрана. Лучше всего, как весьма разумно сказал Костюшко, сделать все так, чтобы их повесили сразу же, и избавить врагов от измышления подходяших обвинений. Уэссекс, привыкший к безумствам своего приятеля, не соблазнился на приманку.
Они добрались до монастыря сразу после рассвета.
«Странно, — размышлял Уэссекс, — что в императорской Франции еще остались религиозные учреждения…» Революция основывалась на уничтожении всех таких институтов — Церкви, государства, даже календаря, — и в начале своего восхождения Первый консул поклялся блюсти идеалы восемьдесят девятого года. Но корсиканский тиран был прежде всего прагматиком, а церковь могла стать для него грозным врагом, потому Наполеон сквозь пальцы смотрел на оставшиеся религиозные организации и тактично установил контакты с Римом. Франция была католический нацией еще с тех времен, как римские легионы покинули Запад. Французская нация могла стать атеистической, но протестантской — никогда.
Монастырь носил на себе следы антиклерикального вандализма — статуя Пресвятой Девы перед воротами была вся испещрена сколами и трещинами, высокие стены обожжены и заляпаны краской, однако толстые деревянные ворота оставались целыми.
— И как мы проникнем внутрь? — задумчиво пробормотал Костюшко. Он сбрил бакенбарды и усы, которые немедленно выдали бы в нем военного, и зачесал назад блестящие рыжеватые волосы. Теперь у него был вид заблудшего студента.
— Думаю, — откликнулся Уэссекс, — надо постучаться.
Оставив Илью присматривать за конями, Уэссекс с Ратледжем подошли к воротам. Из дырки в стене тянулась цепь с деревянной ручкой. Уэссекс тронул цепь и услышал за стеной далекий звон колокольчика.
Через несколько минут в двери открылся глазок. Оттуда на них посмотрел черный глаз.
— Меня зовут Руперт Дайер, — негромко сказал Уэссекс — Можно войти?
— Ее здесь нет, — спокойно сказала мать-настоятельница, невозмутимая женщина в голубовато-серых одеждах.
Привратница, сестра-мирянка, немедленно привела настоятельницу переговорить с этим странным и, возможно, опасным чужаком. Уэссекс прекрасно понимал, что с ней блефовать не стоит, поскольку она в любом случае лояльна скорее Риму, чем Франции. Он просто рассказал всю правду, по возможности не называя имен.
— Как? Куда они ее увезли? — У Ратледжа был вид смертельно раненного.
— Кто «они», мсье? — озадаченно посмотрела на него старая монахиня.
Уэссекс поднял руку, чтобы Ратледж не выболтал лишнего.
— Вы говорите, что сестры Мари-Селесты здесь нет. Куда и когда она уехала?
Мать-настоятельница печально посмотрела на него.
— Она исчезла из своей постели в страшную ночь накануне сочельника. И боюсь, ее постигла ужасная судьба.
Это был жестокий удар. Пять месяцев как она пропала, и следов уже не отыскать. Знал ли об этом Уорлток, когда менее недели назад выманил Ратледжа известием об угрозе жизни его дочери?
— Нет, я не верю! — Ратледж, шатаясь, встал на ноги. — Она не могла вот так просто исчезнуть.
— В ее постели уже спали с тех пор? — вдруг спросил Костюшко.
Мать-настоятельница нахмурилась, размышляя.
— Да. Думаю, да. Но самое странное, отчего мы так всполошились, — она ушла без туфель и рясы.
Уэссекс и Костюшко переглянулись, и каждый пришел в душе к одному и тому же выводу. Девушка мертва, хотя они вряд ли узнают, как она погибла. Делать нечего, остается только вернуться домой как можно скорее. Со стороны Уэссекса было большой глупостью заходить так далеко, рискуя самому попасться в лапы врагов и погубить Ратледжа. Оставаться здесь — хуже самоубийства. Это будет просто предательством.
— Благодарю вас за помощь, мадам, — сказал Уэссекс — Идемте, друзья мои. Путь долог.
4 — ЦАРИЦА НЕБЕСНАЯ (Уилтшир и Балтимор, 1807 год)
ДОМ, уютно угнездившийся среди пологих дюн Уилтшира, с незапамятных времен назывался Мункойном. Он носил это имя еще за много лет до того, как король Карл Третий подарил его первой маркизе Роксбари — более века назад. Это было самое любимое место Сары во всем мире, хотя минуло всего два года с тех пор, как она впервые его увидела.
«Кто была ты — и кто я? Из твоего ли я рода, или мне не пристало занимать твое место… но кто ты была? Похожа ли я на тебя? Руперт не расскажет мне этого».
Сара одиноко стояла в Длинной Галерее, глядя на портреты предков — по крайней мере, некоторые из этих людей были ее предками. Портрет последней маркизы — Сары — висел в конце ряда. Прекрасное творение кисти Ромни![27] Сара приказала переместить полотна из зала в это уединенное место, как только восстановила свои воспоминания. Незнакомка в золоченой раме не была ею, но ведь сам прекрасный лик на портрете — лишь подобие женщины, принесшей в жертву свои имя и жизнь, чтобы Сара смогла занять ее место в этом мире, наполовину схожем с тем, в котором жила до сих пор.
Но почему это произошло? Ответа на этот вопрос найти не удавалось.
Сара тяжело вздохнула и поплотнее закуталась в кашемировую шаль. Стояло лето, июнь близился к концу, но, когда солнце склонялось к закату, в Длинной Галерее все еще было холодно.
Она пришла сюда растравить свой разум старыми загадками в надежде отвлечься от тяжелых мыслей, поскольку прошла уже неделя, а о муже не было ни слуху, ни духу.
Когда Уэссекс не появился наутро после бала, Сара решила, что лучше всего будет продолжать выполнять тот план, который они вместе обсудили. Она переедет в деревню, пусть сейчас и самый разгар светского сезона, и будет изо всех сил делать вид, что Уэссекс с ней. Он знает, что найдет ее в Мункойне, когда сможет.
Если сможет. А вдруг он уже лежит мертвый в каком-нибудь лондонском переулке? Неужели его настигло то, что сам Руперт называл «Игрой Теней»?
«Ах, не будь дурой, Сара Канингхэм! Он уехал на Стриже, и я могу поспорить на что угодно, что этот конь найдет дорогу домой, если что-то стрясется, даже если Руперта на нем не будет! Я снова напишу в Лондон и узнаю, не появился ли он».
Вместо того чтобы возвращаться в Мункойн, Саре надо было бы переехать в Дайер-хаус, главную резиденцию герцога. Но два имения граничили — это, между прочим, отчасти способствовало помолвке Уэссекса и Роксбери, устроенной их родителями много лет назад. В душе Сара считала, что Дайер-хаус слишком холодный и официальный. Она предпочитала Мункойн с длинными хаотичными коридорами, облицованными известняком, и причудливыми сфинксами на крыше.
27
* Ромни, Джордж (1734–1802), английский портретист, писавший также картины на историческую тему. — Прим. перев.