1 — ПОД НЕБОМ АНГЛИИ (Июнь 1807 года)
КРЫШИ ЛОНДОНСКИХ ДОМОВ сверкали, словно отполированные. Весна выдалась дождливой, кареты вязли в грязи, и поездка в Лондон к открытию Парламента — и светского сезона — стала более чем рискованным делом. Несмотря на эти неудобства, все городские дома и сдаваемые внаем особняки даже в самых отдаленных фешенебельных районах города были заполнены до отказа. Близились Мартовские Иды, ступени домов были заново побелены, а ручки дверей, начищенные к сезону, блестели ярче, чем когда-либо с тех пор, как кровавая Революция пятнадцать лет назад уничтожила аристократию Франции.
Двор, согласно обычаю, провел святки в Холирудском дворце. Но вместо того чтобы в течение зимы переезжать из одного большого дворца в другой, в этом году двор сразу же после Хогмэней[6] вернулся в Сент-Джеймсский дворец, поскольку надо было готовиться к королевской свадьбе.
Брачные свидетельства и сопутствующий договор были уже два года как готовы, поскольку такой брак — дело государственное, и свяжет он не только двух человек, но еще и две страны. Английский принц Джейми, наследник короля Генриха, женится на датской принцессе Стефании Юлианне, даровав этим Англии будущую королеву-протестантку и одновременно получив новую опору для Священного союза. Но хотя время не терпело, из соображений общественных, а затем политических свадьба все время отодвигалась.
Сначала королевское свадебное посольство — два корабля, принцесса, ее приданое и последняя версия брачного договора — таинственным образом исчезло между Копенгагеном и Роскильдой. Поиски принцессы заняли месяц. Умасливать ее брата, принца-регента, пришлось дольше, и к тому времени, когда принцесса Стефания благополучно добралась-таки до Англии, все послы и сановники, приглашенные на свадьбу, уже успели разъехаться по домам.
Хотя принц Фредерик желал избавить сестру от брачного альянса, девушка оказалась во власти короля Генриха, который не собирался вот так запросто отказываться от того, что было с немалыми трудами устроено. Потому Генрих мило улыбался, тянул время и молился о добрых вестях из Европы — поскольку пока Корсиканское Чудовище жирело на крови суверенных династий Европы, его северного соседа не радовала перспектива объявить себя врагом Наполеону.
Кроме того, Генриху приходилось убеждать свой собственный народ, не слишком склонный принимать под свое крыло чужеземных принцев. Если население не поддержит свадьбу, внутренние беспорядки сведут на нет все преимущества, которые Англия получит на международной арене.
Тайные переговоры мистера Фокса[7] стали причиной дальнейшей отсрочки свадьбы, поскольку Талейран заверял, что Франция увидит в этом браке еще один недружелюбный акт. Потому король Генрих обманывал общественное мнение ради безопасности до тех пор, пока переговоры окончательно не сорвались. Это заняло все лето следующего года, и король дал слово, что принцесса выйдет замуж в следующий Иванов день, поскольку усилия сохранить репутацию незамужней девушки оказались куда тяжелее, чем он себе представлял.
Наконец наследник согласился на помолвку. Принц Джейми, некогда ветреный противник семейных отношений, ныне сделался счастливым союзником принцессы Стефании, хотя отношения его с будущей невестой были скорее дружескими, чем романтическими. Датский королевский двор слыл одним из наиболее консервативных в Европе в смысле этикета, и принцессе разнообразные ограничения, похоже, изрядно надоели. Несмотря на все усилия короля Генриха и его придворных, принцесса стала предметом сплетен, и в каждом слухе о ее не всегда достойном поведении содержалось зерно истины.
Конечно, король Генрих был не прав, утверждая, что молва о принцессе полностью соответствует действительности.
— Слухи ходят такие, что, будь они истиной, вряд ли я получил бы письменные поручительства Альмака, — озабоченно заметил как-то король Генрих герцогу Уэссекскому.
— Но жене принца Джейми они вряд ли понадобятся, — лениво отозвался герцог. — И даже если патронессам она и в самом деле не по вкусу, то насчет «перелетных»[8] слухи не врут, ее радостно встречают повсюду, где она появляется.
Это было правдой. Именно приязнь толпы к принцессе усилила позиции короля Генриха при переговорах с Данией, поскольку принцесса завоевала сердца многих республиканцев. Ей очень нравились лондонцы, она обожала их развлечения, и люди платили ей той же монетой. Количество дурных стихов, посвященных ее сногсшибательному белокурому высочеству, было просто чудовищным, что в ответ порождало памфлеты и опровержения, пока не стало казаться, что весь Лондон погрузился в пучину стихотворства, что само по себе было куда более серьезной угрозой, как признался его милость герцог Уэссекский своему слуге, чем любая французская агрессия.
Но наконец все утряслось и была назначена дата бракосочетания. Посланцы из Дании, Испании, Пруссии, России и даже Китая заполонили столицу. Знать из английских колоний Нового Света и набобы Вест-Индской компании состязались в устройстве экзотических увеселений и для «перелетных», и для высшего света.
Наконец день настал.
— Сара, где ты? — нетерпеливо позвал герцог Уэссекский, расхаживая по коридору перед гардеробной жены.
Херриард-хаус в Ист-Энде, респектабельном районе Лондона, бурлил задолго до рассвета. Из-за столпотворения вокруг Вестминстерского аббатства супругам нужно было выехать из дома не позднее восьми утра, чтобы успеть на церемонию к часу. К тому же их светлости давали один из многочисленных обедов после свадебного, так что в доме, переполненном гостями и наемной прислугой, царил невообразимый хаос.
— Сара! — снова позвал Уэссекс, бесцеремонно распахнув дверь в комнату жены. — Где…
— Да здесь, конечно же. Где мне еще прикажешь быть? — ответила его супруга, почти заглушив гневный крик Нойли, камеристки ее светлости.
Уэссекс остановился, окинув взглядом мизансцену. Герцогиня сидела перед зеркалом, выпрямив спину и сверкая глазами. Ее легкие густые каштановые волосы в роскошном беспорядке рассыпались по плечам. Она смиренно терпела, пока парикмахерша занималась ее прической. Нойли разрывалась между своей госпожой, за туалетом которой надо было следить, и портнихой, которая делала последние стежки на серо-розовом мерцающем платье герцогини.
— Ты еще не одета? — воскликнул Уэссекс, хотя ответ был очевиден.
— Вам-то просто, милорд, надели форму — и готово! Мне бы такое счастье, — язвительно заметила Сара.
Его светлость Руперт Сен-Ив Дайер, герцог Уэссекский, майор, не раздумывая отказался бы от блестящей формы своего полка. Герцог был высок и строен, черноглаз, как его предки из рода Стюартов, и белокур, как его саксонские прародители. Уэссексы могли проследить свою родословную вплоть до веселого двора блистательной Реставрации, хотя первый герцог Уэссекский, чьей матерью была неуемная графиня Скатах, происходил из рода древнего и царственного. Все Дайеры были наделены каким-то холодным и безжалостным обаянием, и молодой герцог, с красотой острой, как сверкающий клинок, — многие из поклонников сравнивали его очарование с поцелуем гильотины — обладал им в избытке. Его светлость недавно женился, хотя у самого еще молоко на губах не обсохло, и говорили, что он по-прежнему связан какими-то интересами с конной гвардией, хотя что это за интересы, мало кто мог сказать. Много лет он числился в Одиннадцатом гусарском полку, а в прошлом году купил себе повышение в чине.
Но его служба была всего лишь прикрытием для тайной деятельности, и они с Сарой подумывали о том, что ему надо бы отказаться от военной карьеры. Правда, сейчас Уэссекс был рад, что пока сохранил свое звание. Голубой мундир с серебряными шнурками, алые лосины и сверкающие ботфорты с золотыми кисточками нравились ему куда больше придворного одеяния с герцогской короной и горностаевой мантией, предписанного обычаем для столь торжественных случаев.
7
* Чарлз Джеймс Фокс в феврале 1806 года попытался завязать переговоры с Талейраном, но во что бы они ни могли вылиться, все закончилось со смертью Фокса в следующем месяце. Талейран имел дурную славу из-за обычая вести тайные переговоры о мире с различными членами Священного союза.
8
* Перелетные, или «партия перелетных», — словечко того времени, поскольку только землевладельцы имели право голоса, в то время как «партия перелетных» — рабочие и горожане — по большей части не имела голоса в политике.