— Пока я вас не позову, — ответил Лафитт. Взгляды их встретились — и столкнулись две воли, короля правящего и того, кому еще только предстояло стать королем. Илья даже дыхание затаил. Но Луи, как и должно было случиться, капитулировал.
— Тогда я пойду к себе подремать. Пошли, Роби. Ты же не хочешь, чтобы я снова сбежал, — Луи резко встал и быстро вышел из комнаты. Роби, что-то дожевывая, отшвырнул вилку и поспешно бросился следом.
— Надеюсь, однажды вы мне расскажете, как вам удалось справиться с моим молодым сторожевым псом и запереть его в подвале, — сказал Лафитт Илье, когда они остались одни.
— Ну разве если нужно будет скоротать долгий унылый вечер, — со значительным видом проговорил Илья. — Можно спросить, куда мы собираемся? — после короткой паузы добавил он.
— Повидать кое-кого из моих знакомых, кто лучше меня знает положение в Новом Орлеане. И передать ему щедрые предложения короля Генриха, чтобы он доложил их кому надо.
— После чего мы с Луи будем свободны? — спросил Илья.
— После чего мы решим, когда нанести удар, — мягко поправил его Лафитт. — А когда Луи будет коронован, а Луизиана — свободна, тогда увидим.
Есть поговорка насчет того, что не надо совать голову в пасть льву, и хотя Илья не помнил, как она точно звучит, он понимал, что если проделать нечто подобное, то вряд ли потом будешь жить долго и счастливо. К несчастью, выбора не было. Он вынужден предложить помощь Лафитту, а не Мому, и должен смириться с тем, что будет.
И надеяться, что сумеет вынуть голову из пасти льва.
Первую часть пути они проделали на борту «Гордости Баратарии», которая сегодня шла под имперскими флагами и выискивала суда флота Бонапарта. Хотя маленький флот не может быть сразу повсюду, патрули адмирала Бонапарта весьма ощутимо урезали каперскую деятельность в заливе — по крайней мере это Илья понял из разговоров моряков на палубе. После часа хода под парусами «Гордость» вошла в закрытую бухту, и Илья, Лафитт и четверо моряков дальше отправились на ялике к берегу.
Было неестественно тихо, поскольку в маленькой бухточке огромные кипарисы, обросшие бородами мха, стали приглушать звуки. Расстояния здесь были обманчивы. Илья мог бы побиться об заклад, что они сейчас не более чем в десяти милях от «Облаков», хотя пейзаж вокруг был совершенно другим, словно они попали в иной мир.
— Если Мома тут не окажется, мы пошлем за ним. Другого пути добраться до него я не знаю. Если я ему нужен, то он идет в один магазинчик на Королевской улице и оставляет для меня послание. Если он нужен мне, я приезжаю в рыбачий лагерь на дамбе, что служит многим людям убежищем от имперского правосудия. Это как детская игра. Он — Мом. Я — Тритон. Забавно, к тому же это безопаснее, чем если бы наши имена были на слуху и дошли до ушей Шарантона.
— А вы знаете, кто на самом деле этот человек, под маской Мома? — Илья не в силах был скрыть потрясения.
— Да нет, конечно же. Он тоже в маске приходит, как и я, — Лафитт говорил с Костюшко как с туповатым ребенком. — Думаю, вы с ним встречались. Да?
Илья не ответил.
Новый день отодвинул события и тревоги прошедшего дня. Уэссекс проснулся рано, оделся, побрился еще раз бритвой Корде. Молоденькая мулатка принесла ему крепкий кофе с цикорием и блюдо горячих ароматных пончиков.
Завтракая, он вдруг услышал какой-то шум в лагере. На внезапное нападение похоже не было — иначе Уэссекс воспользовался бы шансом и попытался сбежать. Создалось впечатление, что всех взбудоражили какие-то внезапные вести. Мгновением позже вошел Корде и подтвердил догадки Уэссекса.
— Дурные вести, ваша светлость. Мы задержимся. Тритон прислал весточку — хочет со мной встретиться, а он не стал бы этого делать без важной причины. Придется подождать, пока он приедет.
«Наследник Бурбона у Тритона». Когда Корде произнес эту фразу прошлой ночью, Уэссекс подумал, будто Корде намекает на то, что Луи мертв. Но если Тритон — всего лишь прозвище…
— Тритон — это имя реального человека? Вы хотите сказать, что король Людовик жив? — недоверчиво спросил Уэссекс.
Корде воззрился на него с некоторым удивлением. Он явно считал, что Уэссексу это давно известно.
— Конечно. Его держат заложником в Баратарии с самой весны, вашего молодого короля. Но Лафитт так запросто его не отпустит, и я не могу забрать его оттуда. Утешаюсь только тем, что если уж я его забрать не могу, то Шарантон и подавно. Оба уже месяц торгуются, и пока это будет продолжаться, молодой король в безопасности.
— Если де Шарантон отправит депешу во Францию, то Наполеон пошлет флот, с которым не справится даже Ужас Залива.
— Он не пошлет депешу. Он хочет сам заполучить молодого короля. Черный жрец, узнай он об этом, вряд ли был бы доволен, — сказал Корде с оттенком прежней беспечности. — Но кто ему об этом расскажет? Уж точно не я.
Итак, один из кинжалов Талейрана наконец обратился против него самого и вонзается в руку хозяина. Уэссекс не сумел скрыть улыбку при этой мысли. Корде более не служит Талейрану. Он, в конце концов, удрал из-под руки своего хозяина и играет в собственную игру. Уэссекс даже удивился, насколько он сейчас завидует Гамбиту.
— Отлично. Подождем. Никогда еще не встречался с морским божеством.
Часом позже Тритон во главе отряда своих людей прибыл в лагерь.
Для этой встречи, как ни странно, Корде надел маску из золоченой кожи, полностью скрывающую его лицо и придающую голосу призрачное звучание. Он и Уэссексу предложил маску из черного шелка.
— В такой маске вас даже близкий друг не узнает, ваша светлость, — сказал он, и Уэссекс нацепил личину, завязав шнурки на затылке. Маскарад, конечно, жалкий. Лучшая маска — это неожиданность.
Уэссекс вышел из палатки следом за Корде. Остальные люди Тритона были уже на суше — их предводитель, видимо тот самый Тритон, был в зеленой маске, наполовину закрывавшей его лицо. Глазницы маски были обшиты золотой нитью, остальной костюм тоже как будто предназначался для маскарада — изящный, щегольской, пышно разукрашенный. Уэссекс решил, что это один из заместителей Лафитта. А рядом с Тритоном — внезапно Уэссекс обрадовался, что на нем маска, — стоял Илья Костюшко.
Сюрприз неприятный, причем не только для Уэссекса, судя по тому, как напрягся Корде.
— Прошу прощения, что одет неподобающе, но мне не пришло в голову, что маска может понадобиться еще до Великого Поста,[72] — сказал Костюшко, увидев Корде и Уэссекса. — Рад вас снова видеть, мсье Мом.
«Значит, Костюшко уже встречался с Момом?» — пронеслось в голове у герцога. Интересно. Это подтверждает молчаливые намеки Корде на то, что он является лидером Свободных Акадийцев.
— Зачем вы явились? — бесцеремонно спросил Корде-Мом у Тритона.
— Мне приятно ваше общество, — ответил Тритон и отвесил насмешливый поклон. — И я полагаю, вам известно, что я хочу переговорить с вами с глазу на глаз.
Корде огляделся. С полдюжины его людей наблюдали за происходящим с откровенным интересом. Еще больше народа собиралось вокруг, стараясь подсмотреть незаметно.
— Тогда идемте, — сказал он, показывая на палатку.
— Возвращайтесь на борт и ждите, — велел Тритон своим людям. — И если по возвращении найду кого пьяным, тот отправится домой вплавь.
Даже не оглянувшись, Тритон направился в палатку Корде. Корде последовал за ним, а Уэссекс немного приотстал, чтобы идти рядом с Костюшко. Он понимал, что ни маска, ни чужая одежда не смогут долго обманывать его напарника, и не видел смысла продолжать маскарад.
— Как видишь, я решил навестить старых друзей, — тихо сказал он.
— Как мило. Мом — это Корде, — сравнял счет Костюшко.
— А Тритон кто?
— Лафитт.
— Луи у него?
— Да. И… — Но Костюшко больше ничего не успел сказать, потому что они подошли к палатке.
Мом и Тритон сидели друг напротив друга за длинным столом, на котором лежала карта Нового Орлеана. Реальность подтверждала их прозвища. Лафитт мог держать под контролем залив. Корде мог возродить город. Но в одиночку удержать Луизиану не мог ни один из них.
72
Илья, несомненно, ссылается на Марди-Гра, или Карнавал, или «прощание с плотью», — праздник необузданного сибаритства (и масок), отмечающий начало сорока дней великопостного воздержания у католиков.