— Да присмотрю я за ней, — нетерпеливо сказал Роби. — Теперь давай, иди. Я хочу поскорее со всем этим покончить и пойти на банкет.
Луи смиренно позволил ему командовать собой, и карета медленно двинулась прочь. Он в одиночестве поднялся по ступеням дворца Кабильдо.
Корде ждал его внутри. Черная повязка, прикрывавшая изуродованный де Шарантоном глаз, придавала ему бандитский вид. Со времени ужасных пыток прошло уже немало недель, и он выздоровел телом, но незримые шрамы той кошмарной ночи останутся в его душе навсегда. Луи горячо пожал ему руку.
— Остальные ждут внутри, ваше величество, — произнес Корде с резковатым кайенским акцентом.
— Только не надо, пожалуйста, называть меня так! — взмолился Луи. — Пускай другие, я знаю, многим так нравится, Лафитту, к примеру, — но только не вы!
— Хорошо, — ответил Корде, криво усмехаясь. — Но хотя бы иногда, в присутствии других-то можно? Хотя бы чтобы они вас уважали.
Вдвоем они вошли в зал судебных заседаний.
Флаги Франции и императора были сняты. На их месте теперь горделиво висел новый флаг Луизианы — серебряные лилии Франции на синем фоне, четверть флага занимала золотая башня Кастилии на красном фоне, и поверх них геральдический пеликан, кормящий птенца собственной кровью. Вокруг шел девиз: Pieté, Justice, Liberté.[85]
В зале собрались главные министры и генералы Луи — глава его молодой армии, капитан гражданской милиции, адмирал его флота (по совместительству первый министр), министр по делам Акадии, по делам цветных, его представитель в Совете Племен — все в лучших нарядах, при нововведенных знаках отличия, сверкавших золотом и эмалью. Перед возвышением стоял верховный судья в алой мантии и напудренном парике, готовый принять гражданскую клятву, которая после этого обретет силу закона.
Луи остановился перед ним. Судья подал ему Библию. Молодой король поцеловал святую книгу, затем положил на нее руку и произнес клятву.
— Я, Луи-Шарль-Филипп Капет де Бурбон, принимая тронное имя Людовика Первого из Орлеанского Дома, ныне клянусь перед ликом нашего Всемогущего Господа Иисуса Христа, что буду чтить Конституцию Луизианы, править именем Закона, подчиняясь требованиям обоих как любой из моих подданных, клянусь править справедливо, как подобает христианскому владыке свободной, терпимой христианской нации, и клянусь отказаться от короны, когда почувствую, что уже не способен править так, как подобает.
Произнеся эти слова, он вдруг ощутил, что напряженность в душе его ослабла. То, что будет сказано в соборе, — лишь торжественная церемония, позолота, которая ляжет на уже данную клятву.
Когда король шагнул назад, Лафитт крепко обнял его и расцеловал в обе щеки.
— Я понял, что ты будешь королем, как только тебя увидел. И это я привел тебя к власти! — возбужденно говорил пират.
— Я этого не забуду, Жан, — ответил, улыбаясь, Луи. Он пожимал руки свидетелям — друзьям и просто союзникам, которым королевская власть была столь же непривычна, как и ему.
— Ну, вперед, осталось еще одно путешествие, — позвал его Корде.
Теперь он шел через площадь. Красный ковер, проложенный от ступеней Кабильдо до собора, смягчал звук шагов. Луи шел один — наверное, последний раз, — а за ним в отдалении следовали его министры.
Двери собора Людовика Святого распахнулись, и перед ним открылось внутреннее убранство собора, очищенного, благословленного, позолоченного. Собор был полон людей, пришедших посмотреть на коронацию. Твердым шагом, не глядя по сторонам, Луи шел по проходу.
— Похоже, у меня судьба такая — все время ждать в соборе чьей-нибудь коронации, — прошептала мужу герцогиня Уэссекская. — Где же Мириэль?
— Ну, последний раз это было полгода назад, когда Стефанию увенчали короной принцессы Уэльской, — так же тихо ответил Уэссекс, — так что не надо мне рассказывать сказочки насчет постоянных коронаций, женушка моя дорогая. Вскоре ты насмотришься на Мириэль вдоволь, поскольку как только коронуют Луи, настанет ее очередь.
Всего шесть месяцев!
За такое короткое время на Сару обрушилось столько событий! Она уехала из Лондона в Уилтшир, затем в Балтимор, оттуда отправилась в путешествие, которое увело ее в иной мир и вернуло обратно, она прошла через невероятные опасности, пока все испытания не кончились здесь.
Луи подошел к алтарю и остановился перед епископом. Он повернулся лицом к собравшимся, а епископ стал у него за спиной.
— По вашей ли воле и согласию короную я сего человека, Луи-Шарля де Бурбона, королем суверенной нации Луизианы? — спросил епископ.
— Да! — единым голосом отозвался собор, и мгновением позже, когда этот вопрос был задан тем, кто стоял вне его стен, оттуда послышались согласные крики.
Луи преклонил колени на маленькой пурпурной подушечке с золотыми кисточками и произнес перед епископом ту же клятву, что и перед судьей.
— Я, Людовик Первый, клянусь перед лицом Всемогущего Господа нашего Иисуса Христа быть истинным королем и верным супругом Луизианы, править своими подданными с любовью и уважением и оберегать их как собственных моих детей, править ими согласно Конституции и Закону и поддерживать силу Церкви. Клянусь в том, что Луизиана будет государством под властью Божьей, единым в целях и идеалах своих, уверенным в том, что правосудие превыше всего.
Луи встал, и хор запел «Misericordia». Луи сел в коронационное кресло. Принесли освященное миро, и епископ помазал им голову Луи.
Пэры нового королевства принесли златотканое одеяние и алую мантию, отороченную горностаем, и вся белизна одежд Луи до последнего дюйма была скрыта под этим великолепием, как будто он из живого человека превратился в позолоченную статую. Хор пел, епископ поднес монарху меч, символизировавший его мощь и справедливость, и Библию в золотом окладе, осыпанном драгоценными камнями, как символ его мудрости и милосердия. Каждый предмет внесли на богато расшитой подушечке. Несли их люди, которые всего четыре месяца назад были простыми гражданами, а теперь они будут членами правительства только благодаря своей доброй воле и честности.
Затем своды храма огласил «Те Deum», и епископ взял корону. Это был простой золотой обруч, поскольку у ювелиров просто не хватило времени на что-нибудь более изысканное, но эта импровизированная корона была благословлена и освящена, являясь олицетворением всего, что произойдет сегодня. Он поднял корону высоко над головой Луи, показывая ее прихожанам, прежде чем опустить на голову юного короля.
В этот момент, согласно церемонии, в храм вошла Мириэль. Роби нес ее шлейф. Она остановилась перед мужем и сюзереном, опустилась перед ним на колени, как первая из подданных, принося ему клятву верности. Она произнесла ее чистым твердым голосом, и зеленые ее глаза, которых она не сводила с Луи, сияли. Епископ водрузил на ее чело жемчужную диадему и укрыл плечи бархатной, отороченной горностаем мантией, а затем поднял королеву, и она встала рядом с мужем. Свершилось.
Колокола собора Людовика Святого зазвенели, и к голосу их стали один за другим присоединяться колокола других церквей по всему городу. За этим радостным звуком послышались выстрелы из пушек на речном берегу, и хор запел радостные строки последнего песнопения службы.
Конечно, потом были пиры, публичные и частные банкеты, танцы, фейерверки, скачки — но главное, у новой нации появились свои король и королева. Луи повел Мириэль по проходу между скамьями к дверям собора, и оба они встали на ступенях в лучах бледного зимнего солнца под приветственные крики толпы.
— Прямо как сказка наяву! — сказала Сара, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть юную королевскую чету Луизианы. — Надеюсь, что и дальше все будет таким же чудесным, как сейчас.
— Думаю, — сказал герцог Уэссекский, глядя на свою любимую жену, — что это лучшее из всех возможных начал.