Видимо, потому что он сам был таким. Уже спустя минуту, проведенную рядом с ним, она поняла, что он самый счастливый и свободный человек из ее знакомых.
– Вам все-таки удалось применить оружие по назначению? – спросил он.
Она недоуменно посмотрела него.
– Пирог, – напомнил он.
– А-а. Нет. Отец мне бы голову оторвал. Кроме того, нападать было уже не на кого.
– Вы же могли найти причину отыграться на Джорджи.
– Я не нападаю, если меня не провоцируют, – ответила Вайолет с – как она надеялась – игривой улыбкой, – а Джорджи Миллертон не осыпал меня мукой.
– Справедливая леди, – заметил мистер Бриджертон. – Такие самые лучшие.
Вайолет почувствовала, как ее щеки начинают абсурдно гореть. Слава богу, солнце почти уже село, и из окон поступало не так уж много света. В бликах одних лишь свечей, освещавших комнату, он мог и не заметить, как порозовело ее лицо.
– Ни братьев, ни сестер, которые заслуживают вашего гнева? – спросил мистер Бриджертон. – Мне кажется просто позором, что такой хороший пирог пропал зазря.
– Если правильно помню, – ответила Вайолет, – он вовсе не пропал. Все, кроме меня, получили тем вечером по кусочку к пудингу. Кроме того, у меня все равно нет ни братьев, ни сестер.
– Правда? – он нахмурился. – Странно, но этого я про вас не помню.
– А много вы помните? – с сомнением спросила она. – Потому что я…
– Нет? – закончил он за нее и хихикнул: – Не беспокойтесь, я не обижаюсь. Просто я никогда не забываю лица. Это одновременно и дар, и проклятие.
Вайолет подумала обо всех тех случаях, включая этот, когда она не знала имени стоящего перед ней человека:
– Как это может быть проклятием?
Он игриво наклонился к ней.
– Знаете, так ведь и сердце может разбиться, если красивая девушка не может вспомнить твоего имени.
– О! – Она почувствовала, что краснеет. – Простите, но вы должны понимать, что это было так давно, и…
– Стойте, – рассмеялся он. – Я шучу.
– Ах, да, конечно. – Она сжала зубы. Конечно, он дразнил ее. Как она могла быть такой дурой и не понять этого? Хотя…
Неужели он только что назвал ее красивой?
– Вы говорили о том, что у вас нет ни братьев, ни сестер, – напомнил он, виртуозно возвращая разговор к предыдущей теме. И впервые она почувствовала, что завладела его безраздельным вниманием. Он больше не косился на толпу, лениво разыскивая Джорджа Миллертона, а смотрел на нее, прямо ей в глаза, и это было просто великолепно.
Она сглотнула, вспомнив про его вопрос на пару мгновений позже, чем следовало.
– Никого, – поспешно ответила она, стараясь исправить оплошность. – Я была трудным ребенком.
Его глаза волнующе и заинтересованно расширились.
– Правда?
– Нет, я имела в виду, что меня трудно было родить. – Господи, куда делись все ее навыки светской беседы? – Врач запретил маме иметь еще детей. – Она жалко сглотнула, пытаясь придти в себя. – А у вас?
– Что у меня? – поддразнил он.
– У вас есть братья или сестры?
– Трое. Две сестры и брат.
Мысль об еще трех детях в ее зачастую одиноком детстве была просто замечательной.
– Вы близки? – спросила она.
Он на мгновение задумался.
– Думаю, да. Никогда особо не думал об этом. Хьюго – моя полная противоположность, но я все равно считаю его своим лучшим другом.
– А сестры? Они старше вас или младше?
– И так, и так. Билли старше меня на семь лет. Она наконец вышла замуж, так что сейчас я редко ее вижу, но Джорджиана лишь немного меня младше. Вероятно, она ваша ровесница.
– Значит, она сейчас не в Лондоне?
– Она выйдет в свет в следующем году. Родители утверждают, что они все еще никак не могут оправиться от дебюта Билли.
Вайолет удивленно подняла брови, но поняла, что ей не следует…
– Вы можете спросить, – заверил он.
– Что же она сделала? – выпалила Вайолет.
Он наклонился к ней с заговорщическим блеском в глазах:
– Я до сих пор не знаю всех подробностей, но я слышал, что это как-то было связано с пожаром.
Вайолет с шумом втянула воздух от потрясения и восхищения.
– И со сломанной костью, – добавил он.
– Ах, бедняжка!
– Не ее сломанной костью.
Вайолет попыталась сдержать смех:
– О, нет! Мне не следует…
– Можете смеяться, – сказал он.
Так она и сделала. Она рассмеялась громко и весело, и, когда она поняла, что люди смотрят на нее, ей было все равно.
Они несколько мгновений просто сидели молча, и тишина объединяла их подобно рассвету. Вайолет продолжала наблюдать за танцующими перед ней парами, каким-то внутренним чувством понимая, что если осмелится повернуться и посмотреть на мистера Бриджертона, то уже не сможет отвести взгляд.
Музыка уже подходила к концу, но когда она посмотрела вниз, то оказалось, что они оба притопывают в такт, а потом она услышала:
– Мисс Леджер, не хотите ли потанцевать?
Она повернулась и, глядя на Эдмунда, поняла, что это правда: она не может отвести взгляда. Ни от его лица, ни от той жизни, что лежала перед ней сейчас, совершенная и прекрасная, как тот черничный пирог много лет назад.
Она приняла его руку, и это было как обещание:
– Не знаю, чем бы еще мне хотелось заняться.
Где-то в Сассексе
Шесть месяцев спустя
– Куда мы едем?
Вайолет носила фамилию Бриджертон уже ровно восемь часов, и пока она ей очень нравилась.
– О, это сюрприз, – ответил Эдмунд, хищно улыбаясь ей из другого угла кареты.
Вернее, не совсем из другого: она практически сидела у него на коленях.
Вернее… теперь уже просто сидела у него на коленях.
– Я люблю тебя, – сказал он, смеясь над ее удивленным вскриком.
– Не так сильно, как я тебя.
Он одарил ее полным снисходительности взглядом:
– Это ты только думаешь, что знаешь, о чем говоришь.
Она улыбнулась. Они уже не в первый раз вели этот разговор.
– Ну ладно, – согласился он. – Ты можешь любить меня больше, но я буду любить тебя лучше. – Он немного помолчал, а потом добавил: – Не хочешь меня спросить, что это означает?
Вайолет подумала обо всех тех способах, которыми он уже ее любил. Они все-таки не предвосхитили брачные клятвы, но их отношения не были целомудренными в полном смысле этого слова.
Она решила, что лучше не спрашивать.
– Просто скажи мне, куда мы едем? – спросила она вместо этого.
Он рассмеялся и обнял ее рукой за талию.
– На медовый месяц, – прошептал он, и его слова отозвались сладостным теплом на ее коже.
– Но куда?
– В свое время все узнаете, моя дорогая миссис Бриджертон. Все в свое время.
Вайолет хотела было переместиться обратно на свою половину кареты. Это считалось, напомнила она себе, достойным поведением, но муж не позволил и твердой рукой пресек ее попытку.
– Куда это ты собралась? – прорычал он.
– В том-то и дело, что не знаю!
В ответ Эдмунд лишь громко, искренне и невероятно тепло рассмеялся. Он сам был так счастлив и делал счастливой ее. Ее мать заявила, что он слишком молод и Вайолет стоит поискать более зрелого джентльмена, предпочтительно такого, который уже вступил во владение титулом. Но с того самого замечательного момента на балу, когда их руки соединились и она впервые по-настоящему взглянула в его глаза, Вайолет не могла представить свою жизнь ни с кем, кроме Эдмунда Бриджертона.
Он был ее второй половинкой, чашей, в которой ей суждено было удобно устроиться. В ее мечтах они должны были провести вместе молодость, а потом вместе состариться. Держаться за руки, уехать в деревню и нарожать много-много детишек.
И ее дети не были бы одинокими. Она хотела много детей. Целую кучу. Хотела шума, смеха и всего того, что Эдмунд заставлял ее чувствовать: упоение свежим воздухом, вкус клубничных тарталеток и…
Ну и периодически наведываться в Лондон. Она была не настолько провинциальна, чтобы не желать носить платья, сотворенные мадам Ламонтань. И конечно, она не могла провести целый год без похода в оперу. Но помимо этого – нескольких званых вечеров, поскольку она любила общество – она хотела быть матерью.
Вайолет страстно мечтала об этом.
Однако она не осознавала, насколько отчаянно этого желает, пока не встретила Эдмунда. Словно что-то внутри нее сдерживалось, не давая ей хотеть детей, пока она не найдет того единственного мужчину, которого сможет представить в роли их отца.
– Мы почти приехали, – сказал он, выглянув в окно.
– И это…?
Карета уже замедлила ход, и, когда она остановилась, Эдмунд с понимающей ухмылкой посмотрел на молодую жену:
– Это… здесь, – закончил он за нее.
Когда дверца распахнулась, он спустился вниз и протянул ей руку. Вайолет спускалась осторожно, поскольку не хотела в буквальном смысле упасть лицом в грязь в свою первую брачную ночь. Оказавшись на земле, она огляделась.
– «Заяц и гончие»? – непонимающе переспросила она.
– Они самые, – горделиво произнес он, словно по всей Англии не была разбросана сотня гостиниц, которые выглядели точно так же.
Она несколько раз моргнула.
– Гостиница?
– Именно. – Он наклонился к ней и заговорщически шепнул ей в ухо: – Ты, наверное, недоумеваешь, почему я выбрал это место.
– Ну… да. – Не то чтобы с гостиницей было что-то не так. Она определенно выглядела опрятной снаружи, и если Эдмунд привез ее сюда, то наверняка она должна быть чистой и уютной.
– В этом-то и дело, – сказал он, поднося ее руку к губам. – Если мы поедем домой, мне придется представлять тебя всем слугам. Их, конечно, всего шестеро, но все равно… Их чувства будут сильно задеты, если мы не окажем им должного внимания.