После окончания игры Рейф встал, объявив, что намерен ехать в «Пале-Рояль», чтобы там отыскать загадочных заговорщиков.
— Говоришь, разговор был подслушан в кафе «Мазарин»? — уточнил он.
Кивнув, Мегги проводила Кэндовера к выходу. Высокий, сильный, казавшийся просто громадиной рядом с ней, Рейф был бы, наверное, оскорблен, усомнись она хоть на йоту в его возможностях, и все же Мегги с трудом противостояла почти нелепому желанию попросить его об осторожности.
Оказывается, Рейф угадал ее мысли.
— Не переживай, не полезу я в драку, — сказал он, усмехнувшись, и, бережно взяв ее за руку, поцеловал кисть, но не так, как того требует вежливость, а с чувством.
После ухода Кэндовера Мегги инстинктивно сжала ладонь в кулак, словно боялась растерять частицы его нежности. Эта ласка была, казалось, той последней каплей, что могла переполнить сосуд желания, возникшего у нее еще там, в экипаже.
"Вспомни, — жестко приказала себе Мегги, — сколько женщин перебывало в его объятиях. Невелика честь пополнить собой этот длинный-длинный список жертв обаяния герцога».
Однако уговоры не помогали. Мегги попробовала посмеяться над собой, но чувство юмора, так выручавшее ее в самые трудные минуты, в отношениях с Рейфом оказывалось бессильным. Едва сдерживая слезы, Мегги отправилась наверх, в спальню.
"Пале-Рояль» имел богатое и бурное прошлое. Часть здания была выстроена кардиналом Ришелье, в нем жили разнообразные родственники короля. Незадолго до революции де Шартрез значительно расширил территорию, обнес сад постройками, нижние этажи которых использовались как магазины, верхние — как жилье.
Сейчас дворцовый ансамбль мог бы служить наглядным примером упадка французской нации, превратившись в настоящее вместилище порока. Единственное хорошо освещенное место в Париже, оно собирало вокруг себя подонков всех мастей и национальностей.
Женщины, которых можно было там встретить, не относились к числу порядочных дам и даже дам полусвета. Сейчас одна из ночных бабочек, увидев богатый экипаж, поспешила к нему. Рейф невольно задался вопросом, что удерживает на теле ее наряд, настолько глубоким было декольте. Хорошо еще, что ночь выдалась теплая, в противном случае леди рисковала подхватить воспаление легких.
Женщина уже довольно поднаторела в своем ремесле, чтобы на глазок определять и национальность, и доход потенциального клиента.
— Английский милорд приехал получить удовольствие? — спросила она грубоватым голосом с провинциальным акцентом. Толстый слой пудры не мог скрыть морщин на ее лице.
Рейф ничем не выдал своего пренебрежения. Пусть она и была убогим некрасивым созданием и могла наградить триппером смельчака, решившего угоститься ею, и тем не менее эта женщина не хуже и не лучше полусотни других, бродивших в садах и ждущих под арками. По большей части проститутки мало чем отличались от дам высшего общества, разве что ценой, более низкой и оттого более честной.
— Я чувствую запах удачи. Надеюсь сегодня сорвать банк, — обходительно ответил Рейф.
— Тогда вам сюда, — махнула проститутка в сторону кафе «Мазарин» и добавила:
— Может быть, потом вам понадобится компаньонка, чтобы отпраздновать успех?
— Возможно, — неопределенно ответил Рейф. Пробившись сквозь толпу офицеров коалиционной армии, Рейф вскоре заметил нужную вывеску. В цокольном этаже располагался ювелирный магазин, открытый в столь поздний час. Скорее всего владелец надеялся, что удачливый игрок захочет купить какую-нибудь побрякушку, чтобы похвастать перед своей дамой.
Рядом со входом в магазин находился другой вход. Сумрачная лестница вела наверх, в кафе. Аляповато одетая женщина за стойкой зорко выглядывала новых клиентов. Неизвестно, что же она увидела в Рейфе особенного, но с ним решила поздороваться лично.
— Добрый вечер, милорд. Вы здесь поужинать или поиграть, а может, предпочтете подняться в номера?
В номерах можно было взять проститутку получше тех, что ловили клиентов на улице. Здесь вы застрахованы от того, что дама, с которой проведешь ночь, не наградит тебя триппером и не украдет кошелек.
— Мне сказали, здесь играют по-крупному, мадам. Может, после игры я захочу и поужинать.
Женщина кивнула и проводила его из обеденного зала в казино. Там все было так же, как и в других заведениях подобного рода. В одном углу — карточный стол, в другом — рулетка. За несколькими другими столами поменьше играли в фарсо и в вист. Мастера вовсю обыгрывали невинных голубков, решившихся поразвлечься. Прокуренный воздух, казалось, дрожал от напряжения, которое обычно возникает при крупной игре. Негромкий ропот перекрывался стуком костей и тихим шелестом карт, бросаемых на зеленое сукно. В общем, все то же, что происходит в подобных местах, никогда не казавшихся Рейфу привлекательными.
Однако он явился сюда не за удовольствиями, а за информацией, так что, хотелось ему того или нет, пару часов все равно пришлось провести за различными игральными столами. Из всех предлагаемых заведением игр Рейф уважал только вист, поскольку удачу в этой игре определял не столько случай, сколько мастерство. За игрой в кости, картами и рулеткой он обменивался дежурными фразами с другими игроками, предпочитая больше слушать, чем говорить.
И неудивительно: в основном разговоры сводились к политике. Однако здесь говорили то же самое, что и повсюду в городе. Хотя контингент был смешанным: французов и иностранцев поровну, если кто и придерживался крайних взглядов, то свое мнение предпочитал держать при себе.
Когда время уже далеко перевалило за полночь, Рейф решил было пойти подышать свежим воздухом, но тут его внимание привлек худой темноволосый мужчина за дальним столом. Парень довольно много выиграл, но удача неожиданно отвернулась от него, и все его деньги пропали. Достав последние, он положил на красное стопку банкнот. Лицо его, обезображенное красным шрамом через всю щеку, выражало последнюю решимость.
Все стихло. Внимание игроков приковала готовая разыграться драма. Рейф находился слишком далеко, чтобы увидеть расклад, но по облегченному вздоху человека со шрамом понял, что тот выиграл.
Этот эпизод так и остался бы совершенно незначительным моментом, если бы сидящий рядом с Рейфом француз не заметил:
— Похоже, Лемерсье опять при деньгах. Этому проходимцу всегда везет. Наверное, он в сговоре с самим дьяволом.
Фамилия показалась Рейфу знакомой. Порывшись в памяти, он припомнил, что она значилась в списке подозреваемых, хотя и не в первых рядах. Если он правильно запомнил, этот Лемерсье был офицером армии Наполеона, бонапартистом. Рейф взглянул на парня повнимательнее. Теперь, когда тот встал из-за стола, хорошо были видны знаки отличия. Да, капитан Генри Лемерсье.
— Позвольте угостить вас, чтобы отпраздновать победу, — предложил Рейф капитану. — Вы, кажется, сорвали банк.
— Позволяю, — насмешливо откликнулся везунчик, — сам-то небось проиграл, а?
Хозяйка принесла им бутылку плохого портвейна на столик в соседнем зале. Так Рейф сумел выяснить сразу две вещи: первое — незнакомец действительно был Генри Лемерсье, второе — портвейн далеко не единственный напиток, выпитый им за вечер.
По мере того как бутылка пустела, Кэндовер узнавал, что капитан терпеть не мог всех немцев, русских и англичан, за исключением его компаньона, и что он огонь, а не парень. Несчетное число раз Лемерсье похвалялся своими железными нервами, отмечая, что именно это качество помогает ему устоять за карточным столом тогда, когда другие теряют веру в успех и уходят ни с чем.
Беседа была бы совсем беспросветной, если бы не мелкая толика полезной информации: Лемерсье, как выяснилось, был завсегдатаем заведения («По крайней мере здесь обычно чисто играют, мой английский друг»).
Лемерсье чем-то напоминал хорька: те же суетливые жесты, тот же бегающий взгляд. Если догадка Рейфа была верна, парень относился к породе «запойных» игроков, а такой ради денег пойдет на все. Даже из собственных политических взглядов капитан мог бы извлекать вполне материальную выгоду. Вполне возможно, что он был одним из участников разговора, про который стало известно Мегги. Если так, то с каким иностранцем говорил француз?