День пролетел в хлопотах, и она старалась отгонять грустные мысли. Дон Мигель не вернулся к ужину, в этом также не было ничего необычного, и Беатрис, вздохнув, распорядилась накрыть стол в ее крошечной гостиной. Уже в постели ей подумалось:
«А если он… опять болен, ведь приступ может случиться в любую минуту!»
Она даже села и спустила ноги на пол, но затем, сердито тряхнув головой, велела себе унять разыгравшее воображение и легла обратно.
Наутро, когда она вошла в зал, де Эспиноса был там. В камине горел огонь: хмурое утро скорее напоминало о ноябре, чем о начале весны.
— Отвратительная погода, донья Беатрис, — сказал де Эспиноса вместо приветствия.
— Не могу не согласиться с вами, дон Мигель, — ответила она и добавила с мягкой иронией: — Но ведь благодаря ненастью я имею удовольствие видеть вас.
— Сожалею, вчера я задержался допоздна, корабль с ценным грузом напоролся как раз на ту подводную гряду у входа в залив, а поскольку надвигалось ненастье, я оставался в порту, чтобы лично убедиться... — он вдруг прервал сам себя. — Но это вам совсем не интересно.
— Очень интересно, — улыбнулась Беатрис.
— Вот даже как? — усмехнулся де Эспиноса. — После десяти лет брака вы не перестаете удивлять меня, донья Беатрис, — он подошел к жене и поднес ее руку к своим губам. — И восхищать.
— Тем не менее, вы не пришли ко мне — ни вчера, ни позавчера, — тихо ответила она, глядя ему в глаза.
— Вас это огорчило? — приподнял бровь де Эспиноса. — У меня были сомнения... — он вдруг закашлялся и продолжил осипшим голосом, — в том, что я верно понял...
— Я ждала вас, — просто ответила Беатрис.
— Было непростительно с моей стороны — заставлять тебя ждать, Беатрис... — прошептал он, прижимая ее ладонь к своей щеке, — Пожалуй, я должен клятвенно пообещать, что больше тебе не придется делать это...
***
Де Эспиноса лежал на спине, бездумно уставившись в потолок. Ненастный день сменился ненастной же ночью, ветер злобно завывал в трубе давно погасшего камина. Пора бы было отправиться к себе, и он поймал себя на мысли, что думает об этом с сожалением, будто уйди он сейчас — и волшебная греза исчезнет, а наутро Беатрис встретит его холодным взглядом.
«Я окончательно превратился в несносного подозрительного старца» — он усмехнулся своим страхам и высвободил плечо из-под головы жены.
Его халат был сброшен рядом с кроватью, а рубашка отыскалась под креслом.
— Мигель... — сонно пробормотала Беатрис.
— Спи, сердце мое.
— Не уходи, — она приподнялась на локте.
— Ты хочешь, чтобы я остался? В самом деле?
— Очень, — Беатрис лукаво улыбнулась. — И еще мне холодно.
— Плутовка, — он рассмеялся. — Я догадался.
Беатрис откинула край одеяла:
— Дон Мигель, не соблаговолите ли вы лечь здесь?
Де Эспиноса наклонился к жене и хрипло сказал, целуя ее:
— Я люблю тебя. Боже милостивый, как же я люблю тебя, Беатрис...
Глава 49
Часть пятая. Под сенью яблонь Сомерсета
Летом 1699 года Питер Блад принял очередное судьбоносное решение.
Дождливый день
В один из первых дней июня Блад, покуривая набитую вирджинским табаком трубку, смотрел, как по оконным стеклам его кабинета, служившего также и библиотекой, скатываются змеящиеся струйки дождя. Мир за окнами был однообразен и уныл. Впрочем, дождь прекращался, и сквозь серую хмарь облаков проступало бледно-голубое небо. Блад открыл окно и выглянул наружу, вдыхая влажный воздух, несущий запах листвы и мокрого камня. Ничего не напоминало о событиях более чем десятилетней давности, положивших начало его одиссее, люди не струились бесконечным потоком по улицам города, и из окон напротив никто не разглядывал Блада ни с осуждением, ни как бы то ни было еще. Но солнце, вдруг выглянувшее из-за туч, превратило черепицу островерхих крыш Бриджоутера в серебристую морскую рябь, а небо налилось густой, нездешней синевой...
Мысленно он перенесся в июньский день 1696 года. Терсейра, форпост Европы в Атлантике, рубеж между двумя мирами...
…Как он и предполагал, в Ангре-ду-Эроишму у них не возникло сложностей с поиском корабля. Бриг «Святой Георгий» готовился взять курс на Бристоль, и его капитан чрезвычайно обрадовался новым пассажирам. Ровно через неделю, с утренним отливом «Святой Георгий» поднял якорь. «Сантиссима Тринидад» лишь днем ранее покинула гавань.
Блад стоял на полуюте, глядя на пенную кильватерную струю. Он размышлял о событиях последних недель. Стечение обстоятельств, приведшее к встрече с заклятым врагом, едва не стало роковым. Хотя в самой встрече как раз не было ничего сверхъестественного. И единственное, на что можно досадовать — это на собственную самонадеянность. Раз уж он рискнул воспользоваться караванными путями испанцев.
Он полагал, что существует не так уж много вещей, способных удивить его, однако дон Мигель де Эспиноса преподнес ему сюрприз. Блада поражал не сам факт, что жестокий испанец обзавелся семьей, а глубокая любовь, которую тот испытывал к жене, раз уж смог преодолеть себя и обратиться к врагу за помощью. Знойный полдень и глухая осеняя ночь... Более несхожих по натуре супругов трудно представить. Он думал и о младенце, которому помог появиться на свет. Диего де Эспиноса. Что же, хотелось надеяться, что судьба этого Диего сложится иначе...
— Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь, — услышал он голос Арабеллы.
— И о чем же, моя дорогая? — улыбнулся Блад.
— Что мир чертовскитесен. Я угадала?
— Угадала — сказал он, любуясь женой, — Но разве леди прилично употреблять подобные выражения?
— Нас никто не слышит, — заговорщически ответила она.
Она подошла ближе, и руки Питера сами собой сомкнулись на ее талии. На всякий случай оглянувшись, он притянул Арабеллу к себе.
— Надеюсь, на «Светом Георгии» нам не уготованы внезапные встречи, — прошептала Арабелла.
— Я запросил у капитана список пассажиров, — серьезно сказал Блад и прижался губами к ее виску.
Поверх головы Арабеллы он смотрел на северо-восток — туда, где за линией горизонта лежала Англия, радуясь чему-то неуловимому, и в то же время гадая, что их ждет впереди...
…Дальнейшее их путешествие и в самом деле проходило без каких-либо неожиданностей. Даже погода оставалась неизменно благоприятной. Вскоре после прибытия в Англию, Блад приобрел увитый плющем уютный домик в Бриджоутере, хотя средства и позволяли ему выбрать хоть Лондон. Но Бриджоутер понравился ему еще в приснопамятном 1685 году, когда он предпринял свою первую попытку осесть и вести мирную жизнь.