В сопровождении все тех же молчаливых братьев да Варгос, они выехали на улицу. Беатрис ожидала, что дон Мигель повернет Райо в сторону центра, однако муж сказал ей, направляясь в противоположную сторону, к западным городским воротам:
– Сегодня мы проедем вдоль берега моря, донья Беатрис.
Миновав кольцо недавно сооруженных городских укреплений, всадники углубились в прибрежные заросли. Беатрис, впервые после приезда в Санто-Доминго выбравшейся за его стены, с любопытством смотрела по сторонам, но плотное переплетение веток загораживало обзор. Ола послушно рысила за Райо по ведущей к морю утоптанной тропе. Заросли закончились внезапно, и перед Беатрис открылся морской простор. Она придержала лошадь, очарованная красивым видом.
– Вам нравится здесь, донья Беатрис?
Дон Мигель тоже остановил коня и пытливо смотрел на нее.
– Изредка я приезжаю сюда, – он перевел взгляд на стоящее довольно низко солнце, – на закате.
Несколько минут они молча любовались искрящейся поверхностью моря. Затем Ола, которой наскучило стоять на месте, стала встряхивать гривой и перебирать ногами, и Беатрис вопросительно взглянула на мужа.
– Поезжайте вперед, – он указал ей на узкую тропинку, которая вилась по невысокому, но местами обрывистому берегу, постепенно спускающемуся к самой воде.
…Ола хотела бежать дальше — она любила бегать. Хозяйка немного отпустила натянутый повод, и лошадь радостно воспользовалась свободой.
...Потревоженная шумом огромная игуана, ловящая последние лучи солнца на каменном уступе, недовольно мотнула хвостом и поднялась на лапы.
Когда слева неожиданно выросло жуткое бородавчатое чудовище, кобыла заплясала на месте, вскидывая голову и в ужасе храпя. Разозленная ящерица раздула горловой мешок и громко зашипела, вызывая противника на бой. Этого Ола уже не могла перенести. С диким ржанием она присела на задние ноги и, прыгнув вперед, понеслась бешеным галопом. Все произошло так быстро, что де Эспиноса, задержавшийся, чтобы еще мгновение посмотреть на заходящее солнце, не успел ничего предпринять. Проклиная все, и прежде всего себя, он бросил жеребца следом за Олой.
«Как я мог пустить ее вперед?! Только бы она не начала кричать!»
Но пригнувшаяся к самой шее лошади Беатрис молчала. Справа вплотную подступал колючий кустарник, и ширина тропинки не позволяла Райо обогнать кобылу. Уже совсем близко берег понижался, переходя в широкий песчаный пляж, и де Эспиноса, перемежавший проклятья обрывками молитв, надеялся, что жене удастся продержаться в седле еще немного.
«Только бы кобыла не шарахнулась влево!»
Безумная скачка растянулась, как ему казалось, на века. Но вот Ола вылетела на пляж и немного сбавила скорость; ее ноги увязали в рыхлом песке. В этом тоже была опасность: лошадь могла споткнуться и упасть, придавив собой всадницу. Де Эспиноса немедленно послал Райо вперед, и андалузец в несколько мощных прыжков поравнялся с Олой.
– Повод! – предупреждающе крикнул дон Мигель.
Беатрис поняла его и не препятствовала, когда он, дотянувшись, перехватил повод Олы, сворачивая кобылу с прямой линии ее бега. Теперь Райо, направляемый твердой рукой де Эспиносы, скакал по сужающейся спирали, и кобыла была вынуждена делать то же самое. Постепенно лошади перешли на рысь, а затем и вовсе остановились. Опустившая голову Ола тяжело поводила боками и нервно дергала шкурой. Дон Мигель соскочил с Райо и бросился к жена, вцепившейся мертвой хваткой в гриву лошади. Всхлипнув, Беатрис разжала пальцы и свалилась в объятия мужа.
– Испугалась? – отрывисто спросил он, впервые со дня свадьбы прижимая ее к себе. – Ничего... Все кончилось, – он успокаивающе гладил вздрагивающую Беатрис по спине. – Мы возвращаемся домой. Сядешь впереди меня, на Райо, – он бросил гневный взгляд на понурую Олу. – Эта лошадь ненадежна и плохо выезжена! Я уберу ее.
Беатрис подняла голову:
– Не лишайте меня Олы, прошу вас! Смотрите, она совсем успокоилась... Я готова сесть на нее прямо сейчас. Та тварь на тропинке кому угодно внушила бы ужас.
– В самом деле?
В глазах мужа Беатрис увидела удивление. Он разжал объятия и отступил от нее:
– Вы очень смелы, донья Беатрис. Впрочем, я уже говорил вам.
Дон Мигель подошел к Оле и, взяв ее под уздцы, внимательно оглядел кобылу. Та не противилась, лишь шумно вздохнула, прядая ушами.
– Хорошо, она останется. Игуана и вправду была огромна, мне еще не доводилось видеть таких. Есть и моя вина: я оставил вас без присмотра. Но больше этого не повторится.
Признание
Мигель де Эспиноса задумчиво смотрел в огонь. В тропическом климате Эспаньолы не было необходимости в каминах, однако в некоторых старинных домах они, скорее по привычке, были построены. Конечно же, и погода установилась не настолько холодная, чтобы разжигать камин. Но когда дон Мигель приказал Хосе сделать это, слуга не стал удивляться очередной прихоти своего господина, а предпочел по-быстрому отправиться за дровами на кухню. Пламя золотило развешенные на стенах зала старинное оружие и портреты предков, чьи глаза были зрячими в его отсветах и, казалось, неодобрительно смотрели на одного из последних отпрысков славного рода.
Обычно огонь благотворно влиял на дона Мигеля, помогая собраться с мыслями. Но сейчас это получалось из рук вон плохо. Как и в целом в последнее время. Он редко испытывал страх, но сегодня он испугался за Беатрис. Жуткие картины ее падения успели промелькнуть в голове, пока он преследовал Олу. Треклятая кобыла!
Воспоминание о прижавшейся к нему жене было почти мучитольным: обнять Беатрис крепче, попробовать наконец вкус ее губ, запустить пальцы в густые волнистые волосы... Не без труда он разжал объятия. Похоже, жена то ли боится его, то ли просто не желает его прикосновений, раз предпочла Олу, которая только что заставила её пережить весьма неприятные минуты. Он знал, какой действие оказывает подобное происшествие на неопытного наездника и поэтому желание Беатрис немедленно сесть в седло одновременно удивило и, что уж говорить, огорчило его.
За прошедшие недели дон Мигель успел лучше узнать жену, попав под очарование ее живого характера и независимого ума. Книгам она обрадовалась гораздо больше, чем драгоценностям, и была готова защитить от его гнева лошадь, к которой, по-видимому, привязана. Он не мог отрицать, что Беатрис влекла его, и влекла с каждым днем все сильнее. И это несмотря на все его старания держаться от нее на расстоянии! Узнай кто-то о его метаниях, он стал бы персонажем не одной, а многих пьес, из тех, что так нравятся его жене.
Он горько усмехнулся. Ему, что, впору завидовать Оле? Или презреть данное Беатрис обещание и войти к ней в спальню? И вновь увидеть ужас в ее глазах. Да уж...
Переплетаясь с влечением, еще одно чувство с упорством сильного побега прорастало сквозь каменистую почву его души. Иначе, совсем иначе, чем это было с доньей Арабеллой.
Позади раздались легкие шаги и шелест юбок, но де Эспиноса подумал, что это одна из служанок, решившаяся потревожить его по какой-нибудь надобности, и поэтому обернулся не сразу.
***
Слова Лусии запали Беатрис в душу, и чем дольше она думала о случившемся на прогулке, тем больше ей казалось, что служанка права. А когда муж прижал ее к себе... Ноги Беатрис подкосились, ей захотелось положить голову ему на плечо и застыть так, ни о чем больше не думая и не сомневаясь.
«Почему же я не поехала с ним? Опасалась за Олу? У него был такой вид, будто он хотел прикончить кобылу на месте...»
Однако она возразила сама себе:
«Чего ради? Лошади слишком ценны в Новом Свете. В крайнем случае, продал бы ее...»
И она же видела в глазах дона Мигеля искреннее беспокойство. Потом он отошел от нее и вновь принял свой отстранено-ироничный вид – момент был упущен. И весь оставшийся вечер прошел у них подобно другим таким же вечерам, когда сразу после ужина сеньора де Эспиноса желала мужу доброй ночи и уходила к себе.