Дон Мигель встал из-за стола и подошел к ней, не сводя с нее пронзительного взгляда:
– Так значит, вы раскаиваетесь? Но этого недостаточно, – он обошел ее по кругу, и Беатрис передернула плечами: – Вы провинились и должны понести наказание. Подойдите к столу.
Тут взгляд Беатрис упал на черный продолговатый футляр на столе, и ее сердце оборвалось. Был ли он здесь еще и днем? Во время ссоры она были слишком ошеломлена, и это попросту не отложилось в ее сознании...
«Неужели... О Боже!»
В ней разом воскресли все детские страхи перед точно таким же футляром, который отец держал в своем шкафу. Правда, он никогда не сек ни ее с Инесс, ни кого-либо из прислуги, но маленькой Беатрис достаточно было, что однажды ее мать, устав от шалостей, показала ей хранившиеся в футляре длинные гибкие прутья. Она вздохнула, подавляя слезы отчаяния, и шагнула к столу. Если дон Мигель решил наказать ее, она не унизит себя рыданиями и мольбами. Она не опустила глаза, наоборот, гордо выпрямилась и стараясь, чтобы ее голос не дрожал, проговорила:
– Муж — господин своей жены и вправе наказывать ее. Но что бы вам ни рассказали, в моем поведении не было ничего предосудительного. Вы можете выяснить у отца Кристиана все обстоятельства. Если вам будет угодно...
Губы дона Мигеля скривились в подобии усмешки:
– Откуда вам знать, что мне рассказали?
– Я могу только догадываться. Как в том, что рассказавший вам человек... не питает ко мне любви.
– Его преданность роду де Эспиноса не подлежит сомнению!
Так значит тут и в самом деле замешан управляющий! И поняв, что терять ей нечего, Беатрис твердо сказала:
– Однако я уверена, что он не привел никаких доказательств моей вины.
Действительно, Фернандо говорил лишь намеками, да и то туманными, но де Эспиноса нахмурился:
– Хватит и того, что по городу поползли слухи. Но самое главное – вы ослушались меня.
Беатрис горестно покачала головой: что может она противопоставить ненависти Фернандо, возжелавшего опорочить ее?
– Да... И я сожалею об этом, – ее взгляд вновь упал на футляр с розгами.
Дон Мигель проследил за взглядом жены. Она думает, что он намерен высечь ее.
«А разве это далеко от истины? – язвительно спросил он себя, – Ведь велел же я Хосе принести розги».
Да полно! Ему следует быть честным с собой: если он не сделал этого, будучи вне себя от ярости, то сейчас, когда Беатрис совершенно неожиданно пришла к нему в кабинет, не сделает и подавно. Однако его самолюбие было слишком глубоко уязвлено, и дон Мигель сурово спросил:
— Почему ты лгала мне, Беатрис?
Беатрис потупилась:
– Я опасалась, что вы мне откажете...
– И правильно делала.
– Что же дурного в моем стремлении к знаниям? – муж не ответил, и Беатрис прерывисто вздохнула: – Но мне не убедить вас, что я верна вам и телом и душой... – Она вновь взглянула ему прямо в глаза: – Тогда... прошу, покончим с этим побыстрее. Где я должна лечь?
Дон Мигель, пораженный спокойным, почти будничным тоном Беатрис, молча смотрел в ее побледневшее решительное лицо. Он чувствовал, что его гнев отступает, гаснет перед стойкостью и храбростью жены. Черт бы побрал Фернандо, не переусердствовал ли тот, чересчур рьяно оберегая честь рода де Эспиноса? Он вдруг осознал, что не в силах и дальше терзать жену.
– Ох, Беатрис, Беатрис... – он усмехнулся. – Моя дорогая упрямица!
– Дон Мигель? – пробормотала Беатрис в недоумении от внезапной перемены настроения мужа. – Но ведь вы сказали...
– Что ты должна быть наказана? Не скрою, эта мысль была весьма настойчива. Но отчего-то мне не хочется ссориться с тобой.
Дон Мигель подошел к шкафу и достал два серебряных бокала. Беатрис растеряно наблюдала за ним. Внутри ее от напряжения все еще дрожала каждая жилочка. Вернувшись к столу, дон Мигель наполнил бокалы темно-рубиновым вином из высокого графина и подал один из них Беатрис:
– А раз так... Примирение надо отпраздновать.
Де Эспиноса продолжал внимательно вглядывался в лицо жены, ловя себя на том, что любуется ею. На ее губах появилась слабая улыбка, тогда он легонько коснулся ее бокала своим:
– Не будем терять время, которое мы могли провести... иначе.
Беатрис осторожно отпила маленький глоток. До сих пор ей доводилось пробовать вино лишь по особо торжественным случаям. Однако терпкий ароматный вкус понравился ей, и она и не заметила, как бокал опустел. Приятное тепло разлилось по ее телу. Она встретилась глазами с мужем, и у нее закружилась голова.
«Дело в вине», – строптиво подумала Беатрис, чувствуя в себе отклик на недвусмысленный призыв в его взгляде. Но она не желала быстро поддаваться: ее обида была слишком сильна.
Поставив бокал, она оперлась рукой на край стола и не удержалась от смеха:
– Я опьянела, и ноги теперь совсем меня не держат...
– А ты намерена уйти? – поднял бровь де Эспиноса, – Наш разговор по душам продолжается, Беатрис.
– Разве вам нужны еще какие-нибудь объяснения?
– Разумеется, нужны, — пробормотал де Эспиноса, приподнимая жену и усаживая ее на стол, – Я хочу понять, как тебе удается сводить меня с ума... Кажется, мне опять понадобится кинжал для твоих чертовых шнурков...
…Фернандо, выйдя от своего хозяина, уже поворачивал за угол, когда услышал, что кто-то поднимается по лестнице. Он обернулся и увидел сеньору де Эспиносу, направляющуюся, по-видимому, в кабинет дона Мигеля. Какого дьявола! Эта женщина никак не уймется! Надо было оставить у ее покоев Пабло — до особого распоряжения. Но как она посмела!
Пабло вовремя рассказал Фернандо про раненого мальчишку, и сегодня хватило пары ловко построенных фраз и многозначительного молчания, чтобы дон де Эспиноса пришел в нужное состояние духа. Во время ссоры его громкий голос разносился по всему дому. Фернандо был доволен: наконец-то супруг поставит на место дерзкую донью Беатрис!
А оказывается, той все нипочем! Ну да ничего, он видел розги на столе в кабинете дона Мигеля. Искушение было слишком велико, и Фернандо на цыпочках подкрался к неплотно закрытой двери.
Поначалу все шло как надо, но слова дона Мигеля о примирении вызвали глубокое разочарование у Фернандо. А далее... с каждой фразой, доносившейся из-за дверей, его гнев и досада росли.
– Cердце мое, не противься мне... Позволь ласкать тебя... Вот так... Так... – Вновь прозвучал хриплый голос дона Мигеля, а затем Фернандо услышал тихий сладкий стон доньи Беатрис.
Управляющий в негодовании сплюнул: нет, его господин одержим этой женщиной! Впору звать отца Амброзио, она точно знается с дьяволом! И околдовала несчастного сеньора де Эспиносу! Вне себя от злобы, он сплюнул еще раз и, уже не таясь, пошел прочь: все равно его шагов никто бы не услышал...
– Ты правда не сердишься? – тихо спросила Беатрис.
Она сидела на столе, и высоко поднятые юбки бесстыдно открывали ее колени.
– Сержусь, – дон Мигель расхохотался. – И завтра мы... побеседуем вновь. А теперь отправляйтесь спать, дорогая жена.
– Мигель... – прошептала Беатрис, оправляя платье и невольно улыбаясь в ответ. – Мое платье! – вдруг спохватилась она.
– Вот незадача, и оно уже не первое, которое серьезно пострадало по моей вине. Накиньте мой плащ, – он указал на темный плащ, небрежно брошенный на спинку кресла. – А я — увы, должен вернуться к незаконченным делам.
Когда жена уже взялась за ручку двери, де Эспиноса вдруг сказал:
– Хорошо. Ты можешь учиться у отца Кристиана.
Беатрис обернулась и изумленно посмотрела на него.
– Тем более, что я уже разрешил это — ведь так он считает, не правда ли? – иронично продолжил дон Мигель. – Но в следующий раз, когда тебе захочется придумать себе мое решение, спроси прежде меня. Доброй ночи, донья Беатрис.