— Мужчины так скучны... А во дворце найдется немало интересного... Вы видели фонтан знаменитого Бертуччи? Ах, конечно же, нет, какая я глупая! Ведь дон Барталомео сказал, что вы здесь впервые. Желаете взглянуть?
— Не откажусь, — улыбнулась Беатрис.
Они вышли в опоясывающую внутренний двор галерею, по которой прогуливались богато одетые мужчины и женщины, в большинстве своем незнакомые Беатрис. Маркиза же, напротив, то и дело обменивалась приветствиями и расточала улыбки.
— Вы, должно быть, чувствуете себя одиноко, донья Беатрис, — вдруг негромко проговорила она, когда они миновали очередную группу гостей.
Беатрис остановилась и недоуменно спросила:
— Что заставляет вас так думать, донья Леонора?
— Вы приехали издалека и никого не знаете в Санто-Доминго... — протянула Леонора.
Она не поверила своей удаче, когда де Ованда обратился к ней с просьбой, облегчив тем самым осуществление задуманного. Теперь осталось совсем немного...
— И никто не знает меня, — в тон ей ответила Беатрис.
Леонора насторожилась: уж не издевается ли сеньора де Эспиноса? Но та смотрела простодушно, и тогда маркиза продолжила свою атаку:
— Присядем, — она указала на скамью, стоящую в нише, и также негромко сказала: — Вы правы, никогда не слышала имени Сантана...
— Да, род Сантана не из знатных, хотя я могу перечислить по меньшей мере десять поколений моих предков, — согласилась Беатрис, усаживаясь на скамью.
— Вы очень искренни... Такая искренность — большая редкость для унылых стен Алькасар-де-Колон... — маркиза замолчала, задумчиво глядя поверх головы Беатрис.
Беатрис, не совсем улавливая, что понадобилась от нее донье Леоноре, вздохнула и уже собиралась встать и под благовидным предлогом уйти, но та вновь заговорила:
— Донья Беатрис, меня удивило, что сеньор де Эспиноса решил жениться.
— Надо же. И дон Барталомео был удивлен. Но мне не ясны причины вашего удивления.
— Позвольте мне быть откровенной с вами, — донья Леонора взглянула прямо в глаза Беатрис: — Я хочу всего лишь предостеречь: вам будет непросто — особенно, учитывая бурный нрав вашего супруга.
— Вот как? — Беатрис все меньше нравился этот разговор, и она произнесла, резче, чем ей хотелось: — Наш брак благословлен церковью и королем, и мы с моим супругом живем в любви, как заповедал нам Спаситель.
— Мои слова задели вас? Но беда в том, что дон Мигель де Эспиноса нарушал все заповеди. Все! Понимаете?! — Леонора стиснула руки в попытке сохранить хладнокровие: она и сама не подозревала, насколько болезненны были раны, нанесенные ее самолюбию. — Не может быть, чтобы вы ничего не слышали о нем и его образе жизни. И наверняка кто-то успел шепнуть вам пару слов об... его любовницах. Или же нет? Тогда вас ждет немало открытий. И наивно полагать, что узы брака способны удержать такого мужчину, как он...
— Откуда вам это знать, донья Леонора? И что вам за печаль? — уже не сдерживаясь, воскликнула Беатрис.
— О, я знаю, донья Беатрис, можете мне поверить, — у Леоноры вырвался истеричный смешок. — А вот вам, такой наивной, было бы полезно представлять, с кем вы связали судьбу.
— Обойдусь без ваших советов! — отрезала Беатрис и вскочила на ноги.
Леонора кляла себя: как можно было позволить эмоциям взять вверх! Что на нее нашло, теперь все повисло на волоске! Однако она быстро справилась со своими чувствами и, придав голосу самые чарующие интонации, проворковала:
— Не будем ссориться. Вы мне нравитесь, донья Беатрис.
Она тоже встала и внимательно изучала лицо сеньоры де Эспиноса, лихорадочно соображая, как ей задержать молодую женщину. Молчание затягивалось. И тут ее взгляд упал на руку Беатрис.
— Не поймите мои слова превратно. Я увидела царапины... Всем известна жестокость адмирала де Эспиносы. И... возможно, вам уже пришлось испытать на себе его гнев.
Беатрис покосилась на вспухшие на запястье царапины и смутилась: она-то думала, что кружевная отделка рукава скрывает следы ногтей обезьяны.
— Меня оцарапала обезьянка.
— О да, разумеется, — отозвалась маркиза.
Беатрис уже пожалела о своих словах. Зря она начала оправдываться! Теперь маркиза де Франкавилья будет тем более уверена, что адмирал де Эспиноса истязает свою жену.
Со стороны кухни появился лакей с подносом, уставленным бокалами, и Леонора обрадовалась: вовремя! Она знаком подозвала лакея и взяла два бокала.
— Вы побледнели, донья Беатрис. Сегодня так душно, — она протянула один бокал Беатрис. — Лимонный щербет. Отведайте, у дона Барталомео превосходно его готовят.
Беатрис машинально взяла бокал: ей и в самом деле было душно. Маркиза де Франкавилья так и впилась глазами в ее лицо, и, словно завороженная этим горящим взглядом, Беатрис сделала глоток. Однако всегда нравившийся ей лимонный вкус показался приторным. Тошнота вновь нахлынула на нее, голова закружилась, и бокал, выскользнув, из пальцев, разбился о каменные плиты.
Кажется, донья Леонора прошептала: «Досадно...»
Но Беатрис было не до нее, она прислушивалась к себе.
«Что со мной? Нервы? Или...» — обостренное восприятие запахов, тошнота: — «Неужели?!» — сестра рассказывала ей о тяготах, сопутствующих вынашиванию детей, но Беатрис не смела радоваться.
— Вам стало дурно? — холодно осведомилась Леонора, изо всех сил подавляя разочарование и злость.
— Я чрезвычайно неловкая, — с усилием улыбнулась Беатрис. — Что же, благодарю за беседу, а на фонтан Бертуччи я взгляну в следующий раз. И смею вас уверить — вам не о чем беспокоится. А теперь, если не возражаете, я вернусь в зал, к мужу. По крайней мере сегодня узы брака удержат сеньора де Эспиносу от очередного грехопадения.
______________________________________________________
* Автор в курсе, что в этот период дворец был уже основательно заброшен
Тени прошлого
В пиршественном зале дона Мигеля не оказалась, и Беатрис, раздраженно постукивая носком туфельки, раздумывала, где бы он мог быть. Тем более, что де Ованда вновь сидел в своем кресле и, благосклонно кивая, выслушивал какого-то тучного сеньора в темно-коричневом камзоле, обильно украшенном вышивкой и драгоценностями, а значит, обсуждение важных вопросов закончилось.
Разговор с доньей Леонорой не выходил у нее из головы. Было бы несусветной глупостью верить, что та разоткровенничалась из благих побуждений. Беатрис была больно уязвлена словами маркизы о том, что Мигель может изменять ей, и упорно гнала от себя эту мысль, но... Что, если это уже случалось? В те ночи, которые она проводила одна, думая, что муж в кабинете, либо неотложные дела задержали его во дворце наместника... Что если он был с другой? Конечно, маркиза де Франкавилья могла лишь пересказать ей слухи, но зачем? Если только...
«Если только у нее самой была связь с доном Мигелем...»
Беатрис ощутила томительное напряжение во всем теле; нарастая, оно требовало выхода. Ей захотелось сделать что-нибудь невозможное, недопустимое... сдернуть скатерть с ближайшего стола! Какой сладкой музыкой был бы звон бьющейся посуды...
Что с ней творится?! Она попыталась посмеяться над собой:
«Не припомню, чтобы Инес говорила про такие тяготы. Вот будет сцена, если сеньора де Эспиноса устроит разгром во дворце королевского наместника. Спущусь-ка я в сад, надо прийти в себя».
Она быстрым шагом направилась к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом.
Выйдя на галерею, она отыскала ведущую в сад лестницу. Остановилась на верхней ступени и огляделась: внизу, на засыпанной мелким гравием площадке, уже собирались гости в ожидании обещанного де Овандой фейерверка. Поднявшийся к ночи ветер шумел в кронах деревьев, раздувал огонь в чашах треножников, установленных вдоль дорожек. На мгновение Беатрис показалось, что сад заполонили призраки — с черными провалами вместо глаз, шепчущие неясные жалобы, и она задрожала.