За эти дни Рамиро пришел к окончательным выводам относительно здоровья адмирала де Эспиносы и заявил, что правой рукой тот владеть не сможет. Дон Мигель на самом деле очень плохо чувствовал пальцы, кроме того, ему еще не приходилось испытывать такой разбитости – все его старые раны, будто сговорившись, одновременно напомнили о себе, и его поневоле посещала мысль о собственной ущербности, добавляя терзания духа к телесным страданиям.
А еще он думал о Беатрис. То ощущение приветливо мерцающего в ночи огонька, которое пришло ему на ум еще в самом начале их знакомства, никуда не делось за прошедшие годы — наоборот, окрепло. Не желая пугать жену, де Эспиноса заготовил целую речь. Но он увидел ее, бледную, с тревогой и ужасом взирающую на него, — и все слова вылетели у него из головы. А в тот миг, когда Беатрис обхватила его голову руками, он, чувствуя на губах соленую влагу ее слез, осознал, что готов примирится с чем угодно – и со своим увечьем тоже.
***
Через два дня дону Мигелю нанес визит высокий гость, дон Барталомео де Ованда. Цель визита была самая что ни на есть благородная: справиться о здоровье сеньора адмирала. Дон Барталомео говорил округлыми фразами — такими же округлыми, как его бледное холеное лицо, и рассматривал свои перстни. Он восхвалял беспримерную доблесть адмирала де Эспиносы, особенно проявившуюся в бою с французскими пиратами. Под конец разговора де Ованда словно невзначай поинтересовался планами «славнейшего флотоводца и своего дорогого друга». Дон Мигель, прищурившись, взглянул на наместника и осторожно ответил:
– С Божьей помощью, я надеюсь скоро восстановить свои силы.
– Ваши раны так тяжелы, – вкрадчиво заметил дон Барталомео и посмотрел на покоившуюся на груди адмирала руку. – Вы уже не раз проливали кровь во славу Испании. И как я понимаю, ваша правая рука вряд ли войдет в прежнюю силу – если только не случится чудо... – он удрученно вздохнул. – Боюсь, его королевское величество не согласится принять такую жертву.
Дон Мигель не ожидал такого поворота и едва справился с яростью.
– Чудеса случаются, дон Барталомео, — медленно проговорил он.
Наместник тонко улыбнулся:
– Разумеется, дон Мигель. Однако святые отцы учат нас как уповать на милость Господа, так и смиренно принимать Его волю.
Де Ованда ушел, оставив дона Мигеля в тяжелых раздумьях. Невзирая на боль, он попытался пошевелить пальцами и скрипнул зубами: указательный и средний пальцы лишь чуть дрогнули, чуда не произошло.
Вечером он получил и другое неприятное известие от одного из своих офицеров: дон Паскуаль Ортега, капитан «Сакраменто», благополучно достигшего Санто-Доминго на день раньше их, исполняет теперь обязанности адмирала. С одной стороны — болезнь де Эспиносы не должна была препятствовать действиям эскадры, но с другой... Вкупе с визитом де Ованды картина вырисовывалась неутешительная. Дон Мигель был достаточно искушен, чтобы понять намек: в его службе больше не нуждались. Внезапный, и от того еще более сокрушительный удар!
В бессильной ярости он проклинал французов — и еще больше англичан. Затем дону Мигелю в голову пришла мысль, что его смещение было вопросом времени. И «Сакраменто» не случайно прибыл из Испании, чтобы войти в состав эскадры — ну так вот он и вошел. С сеньором Ортегой в качестве адмирала. А ранение дало наместнику возможность немного пощадить самолюбие адмирала де Эспиносы.
Его непредсказуемое величество король Карлос изменил свое милостивое отношение к роду де Эспиноса — по своей ли прихоти или кто-то позаботился о том, чтобы напомнить ему обо всех вольностях, которые позволял себе сеньор адмирал в прежние годы. Кто-то? Не приходится ли Паскуаль Ортега дальним родичем дону Алонсо де Ларе?
Де Эспиноса закусил губу: получается, что он, успокоенный видимым бездействием де Лары, оказался слишком самонадеян и недальновиден и не уделял достаточного внимания извечному врагу. И от осознания, что это его — только его! — просчет, поражение было еще горше.
Прежде де Эспиноса не задумывался об отставке и о том, что он будет делать после — как можно загадывать так далеко, тем более, человеку, связавшему свою судьбу с морем? Он не представлял себе иной жизни — без зыбкой палубы под ногами и жгуче-соленых брызг, без запаха смолы, смешанного с едким запахом пороха. Без ощущения грозной мощи корабля, подвластной ему... С ранней юности он ходил на военном корабле — сначала под началом кузена, затем — став одним из самых молодых капитанов испанского флота. На его долю хватило сражений, и каждый бой мог стать последним. Однако судьба распорядилась иначе, хотя он никогда не просил небеса о покое. И сейчас перед ним со всей неумолимостью встал вопрос — что дальше? Построить новый корабль и возить табак и кожи? Он, Мигель де Эспиноса, уподобится купцу?! Все его существо восставало против этого... Тогда что же?
Предаваясь безрадостным размышлениям, он задремал и проснулся, когда за окнами было уже темно. Беатрис сидела возле его постели, откинувшись на спину кресла. Глаза ее были закрыты, и свеча, горевшая на столике, мягко освещала утомленное лицо молодой женщины. Почувствовав, что муж пошевелился, Беатрис сразу встрепенулась и с тревогой взглянула на него. Дон Мигель подумал, что жена уже третью ночь проводит рядом с ним, а днем занята бесконечными хлопотами. Когда же она спит? Однако дурное настроение адмирала не оставило места остальным чувствам и прорвалось в его сухом тоне:
– Идите спать, донья Беатрис.
В ее глазах появились недоумение.
«Почему я так суров с ней?»
Сожалея о своей несдержанности, Дон Мигель добавил, смягчая голос:
– Нет никакой опасности, разве вы не слышали, что сказал доктор Рамиро?
– А если вам что-то понадобится? – возразила она.
– Позовите кого-то из слуг, того же Хосе. Парень совсем разленился.
Беатрис упрямо сжала губы, и де Эспиносе вспомнились далекая Ла Романа и своенравная сеньорита Сантана, противостоявшая его насмешливым выпадам.
– Тебе надо поспать, сердце мое, – ласково сказал он, совладав наконец с вопившем в нем демоном уязвленной гордости.
Но вместо того, чтобы согласиться с мужем, Беатрис встала из кресла и присела на край постели. Она коснулась холодных пальцев его правой руки, осторожно поглаживая их, затем переместилась выше, растирая кисть и свободную от лубков часть предплечья.
– Зачем это, Беатрис? – скептически спросил дон Мигель. – Тут уже ничего не сможет помочь.
– Отец Кристиан недавно отыскал манускрипт, привезенный, видимо, еще первыми монахами, – ответила она, не прекращая массировать его. – К сожалению, не все удалось разобрать, но там сказано о пользе таких растираний для восстановления кровотока, а в дальнейшем их надо сочетать с упражнениями. Или... хотя бы пытаться двигать рукой... – тихо закончила она.
Де Эспиноса решил не спорить, пусть и был убежден в бесполезности каких-либо растираний — к чему лишать жену призрачной надежды. Беатрис принялась поглаживать его шею и надплечье. К его удивлению, ему было отчасти приятно то, что она делала, а онемевшие мышцы начало покалывать словно горячими иголочками.
Уроки фехтования
июнь 1694
Через открытое окно гостиной долетал отдаленный звон металла о металл. Беатрис прислушалась и вздохнула: так и есть, муж снова фехтует с маэстро Лоренцо.