Выбрать главу

Блад стоял на полуюте, глядя на пенную кильватерную струю. Он размышлял о событиях последних недель. Стечение обстоятельств, приведшее к встрече с заклятым врагом, едва не стало роковым. Хотя в самой встрече как раз не было ничего сверхъестественного. И единственное, на что можно досадовать — это на собственную самонадеянность. Раз уж он рискнул воспользоваться караванными путями испанцев. Он полагал, что существует не так уж много вещей, способных удивить его, однако дон Мигель де Эспиноса преподнес ему сюрприз. Блада поражал не сам факт, что жестокий испанец обзавелся семьей, а глубокая любовь, которую тот испытывал к жене, раз уж смог преодолеть себя и обратиться к врагу за помощью. Знойный полдень и глухая осеняя ночь... Более несхожих по натуре супругов трудно представить. Он думал и о младенце, которому помог появиться на свет. Диего де Эспиноса. Что же, хотелось надеяться, что судьба этого Диего сложится иначе...

— Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь, — услышал он голос Арабеллы.

— И о чем же, моя дорогая? — улыбнулся Блад.

— Что мир чертовски тесен. Я угадала?

— Угадала — кивнул он, — Но разве леди прилично употреблять подобные выражения?

— Нас никто не слышит, — заговорщически ответила Арабелла.

Она подошла ближе, и руки Питера сами собой сомкнулись на ее талии. На всякий случай оглянувшись, он притянул Арабеллу к себе.

— Надеюсь, на «Светом Георгии» нам не уготованы внезапные встречи, — прошептала Арабелла.

— Я запросил у капитана список пассажиров, — серьезно сказал Блад и прижался губами к ее виску.

Поверх головы Арабеллы он смотрел на северо-восток — туда, где за линией горизонта лежала Англия, радуясь чему-то неуловимому, и в то же время гадая, что их ждет впереди...

…Дальнейшее их путешествие и в самом деле проходило без каких-либо неожиданностей. Даже погода оставалась неизменно благоприятной. Вскоре после прибытия в Англию, Блад приобрел увитый плющем уютный домик в Бриджоутере, хотя средства и позволяли ему выбрать хоть Лондон. Но Бриджоутер понравился ему еще в приснопамятном 1685 году, когда он предпринял свою первую попытку осесть и вести мирную жизнь.

Однако радость возвращения под сень яблоневых садов длилась недолго, и вскоре бывший губернатор Ямайки осознал, что ему невообразимо трудно мириться со многими английскими реалиями. Графство было разорено, восстание Монмута сокрушающей все на своем пути волной прокатилось по нему, многие сторонники мятежного герцога — а его поддерживало большинство населения Сомерсета — были либо казнены, либо подобно Бладу и его товарищам по несчастью, сосланы; вернуться же домой повезло лишь единицам. Среди этих счастливчиков оказался и Джереми Питт — было бы излишним говорить, что на Ямайке его мало что держало.

Уравновешенный, кажущийся вполне довольным жизнью, он никогда не показывал, сколь сильны были его тоска по дому и тревога за судьбы своих юных тетушек, и даже Блад со своей проницательностью не догадывался о том, что снедало его штурмана. Джереми не мог пойти на риск и дать о себе знать, опасаясь, что его послание может усугубить и без того непростое положение сестер Питт, и это еще при условии, что их не настигла карающая длань королевского правосудия.

Как только только лорд Уиллогби объявил бывшим каторжникам об амнистии, Питт написал им, и Питер хорошо помнил, как дрожали губы его молодого друга, когда тот пришел к нему и сообщил, что наконец-то получил весточку из дома, и что у его тетушек все благополучно. Сразу после того, как Блад ушел в отставку с поста губернатора, Питт оставил службу в королевском флоте и вернулся к своей профессии шкипера. Питер ссудил ему недостающую часть суммы на покупку судна — щепетильный Джереми и не согласился бы принять деньги в дар, так что теперь тот был владельцем собственной ладной шхуны и занимался каботажными перевозками по всему побережью Англии...

Порыв ветра качнул крону растущего рядом с домом ясеня, бросил в лицо Питеру холодные тяжелые капли, и он задохнулся, ощутив себя на мгновение на палубе корабля. Сегодня у него явно день воспоминаний. Блад усмехнулся и подумал, что все дело в дожде, почти беспрерывно льющем уже три дня. Конечно, ему далеко до тропических родственников, обрушивающих на ярд земли за считанные минуты галлоны воды, но тоскливая монотонность истинно английского дождя кого угодно вгонит в меланхолию. И вызовет разлитие желчи — иронично заметил себе Блад-доктор.

Солнце вновь спряталось, синева неба померкла, безнадежно проигрывая битву очередному воинству в серых лохмотьях. Блад оторвался от созерцания пустынной улочки и, оставив окно распахнутым, подошел к массивному, украшенному резьбой шкафу-кабинету из мореного дуба. Открыв боковую дверцу, он извлек на свет бутылку. Ямайский ром, шестилетней выдержки, темное золото Вест-Индии. Сильные пальцы без труда вытащили плотно притертую пробку, и по комнате разлился насыщенный, чересчур резкий для блеклого дня аромат.

Прощальный подарок Нового света. Ром можно купить и в Англии, но этот был сделан еще до землетрясения, и стал настоящей редкостью. Кроме бутылки, в отделении имелись и пара серебряныхбокалов с тонкой гравировкой, хотя, конечно же, ром следовало пить из кружек. Оловянных. Хмыкнув, Блад наполнил бокал и сел на стоящий возле окна стул, обитый мягкой кожей. Мелкими глотками, позволяя пряной горечи обжечь рот, он пил ром и продолжал размышлять.

…Через пару недель после того, как они обосновались в Бриджоутере, в кабинет Блада шагнул вернувшийся из очередного плавания, обветренный и покрытый красноватым северным загаром Джереми, и в серых глазах шкипера плескалась радость. Питер тоже был рад встрече, но уж не тогда ли ощутил первый отголосок тоски?

Надо было видеть изумление на лицах тетушекДжереми, когда, уступая просьбам Джереми, он появился на пороге их дома. У сестер Питт, из хрупких девушек превратившихся в приятных глазу молодых женщин, и в самом деле было все благополучно: их не бросили в темницу и не лишили имущества. Энни вышла замуж за некоего мистера Роулинга, славного малого, и за ее юбку цеплялись трое разновозрастных ребятишек. Семейство Роулингов жило здесь же, благо места в просторном доме хватало всем.

Из окон гостиной Блад мог видеть домик миссис Барлоу. Как он знал, хозяйка здравствовала и поныне, и на мгновение у него мелькнула ребяческая мысль, а не навестить ли ее и справиться ли о той самой герани, за которой он ухаживал в последний день своего пребывания в Бриджоутере. Нов итоге Блад отказался от этой идеи, решив не тревожить покой почтенной пожилой леди.

...Он взболтнул жидкость цвета темного янтаря на дне бокала, затем потянулся к стоящей на столе бутылке и вновь наполнил его...

...Осенью 1696 года Блад начал оказывать врачебные консультации миссис Роулинг, у которой часто болели дети, затем и другим жителям городка. Бриджоутер в последние годы весьма нуждался в хорошем враче, а Блад безо всякой ложной скромности относил себя к таковым, к тому же праздность быстро наскучила ему. А в феврале 1697 у них с Арабеллой родился сын, которого назвали Томасом — в честь отца Арабеллы. Роды прошли на удивление легко, мальчик отличался крепким здоровьем и спокойным нравом. Часть средств Блада была удачно размещена и приносила доход, помимо этого, благодарный Джереми предложил ему стать компаньоном — а дела у шкипера Питта шли хорошо.

Казалось бы, чего еще желать от своей Судьбы, щедрой как на испытания, так и на безграничное счастье? Женщина, о которой он грезил, и которая всегда была светом звезды, не дающем ему заплутать, была рядом с ним, и двое их детей наполняли радостью его сердце. И разве еще в 1685 он не полагал, что его тяга к приключения прошла?

Что же гнетет его? Жесткие объятия доброй старой Англии, от которых он, оказывается, порядком отвык? Вид некогда цветущего Сомерсета, ныне пришедшего в упадок, притеснения и несправедливость, творящиеся на каждом шагу? Так в Вест-Индии не меньше, а то и побольше жестокости и беззакония, и Блад, сохранивший свою ирландскую сентиментальность, не утратил также и способности критично и с изрядной долей цинизма относиться к подобным вещам. Или это Новый Свет изменил его, закружил в пестром ярком хороводе, где сочные краски тропических лесов перемежаются белизной песчаных отмелей и лазурью моря, где шальной свободой веет в лицо?