Надо было остановиться в ту ночь.
Поднялась на непослушные, ставшие ватными ноги и, ощутив, как по щекам катятся беззвучные слезы, стерла их ладонью. Пошла в свою комнату, достала сумку и принялась собирать вещи.
Не планировала уходить сегодня. Вообще не планировала уход, если уж быть откровенной с самой собой. Думала: а вдруг Влад изменил бы решение, выдвинул бы неприемлемые условия, вдруг бы случилось какое-то чудо, появилось бы непреодолимое обстоятельство…
Ага, а по дворам заскакали бы радужные единороги. Я не в чертовой сказке! Нельзя жить как черепаха, вечно прячась в панцирь священного «а вдруг».
Этот разговор все переворошил и заставил открыть глаза, снять пленку эгоизма. Жестокий урок, жестокая правда. Но я справлюсь, а как же иначе.
— Куда ты пойдешь? — Романов, ополоснувший лицо водой (ко лбу прилипли влажные пряди, а белую футболку украсили потеки воды), шагнул на порог, прислонился плечом к косяку. Взгляд серых глаз пронзающий, ранящий.
— Куда-нибудь, — отозвалась, пряча среди своих футболок его любимую, со Спайдерменом, которую позаимствовала с неделю назад, выстирала, но так и не вернула. И не верну.
— Если тебе некуда пойти, то оставайся столько, сколько нужно.
— Лекс, — укоризненно взглянула ему в лицо, — оставаться сейчас рядом означает терзать нас обоих. Мне нужно уйти. Не уйду только в одном случае. Если ты заявишь, что через день справишься со своими чувствами и будешь полностью готов вернуться к дружбе.
Он красноречиво промолчал, а затем, отведя взгляд, ушел.
С другой стороны, имей он силы отказаться от меня как мужчина, я в любом случае не имею ни желания, ни решимости отказаться от него как женщина. Приложила бы все усилия подсознательно и сознательно, чтобы мы снова спали вместе. Дружба — бутафория. От нее давно ничего не было в наших с ним отношениях. Исчезло задолго до того, как оказались в одной постели.
Не следует рубить хвост по частям. А в нашем с ним случае вообще требуется coup de grâce — удар милосердия.
Меньше чем за тридцать минут сумка была собрана. За остальными вещами как-нибудь вернусь, или нет… Не важно. Вызвала такси. Потопталась в прихожей пару минут, ожидая, что он появится, скажет прощай, возможно, обнимет, коснется… Но не захотел.
Второй раз за несколько месяцев уходила с вещами, расставаясь с мужчиной, но впервые чувствовала: жизнь склеивается, а вот сердце полностью разбито.
Гораздо лучше, когда наоборот.
***
Снять номер в нормальной гостинице денег хватило, но только на сутки. Вечером, около семи, перестав переписываться с Артемом (его ужаснул наш с Лексом разрыв, посчитал, что нужно подставить дружеское плечо и загрузил меня массой информации о своем опыте расставаний), я набрала Дашу.
— Ну привет, счастливица! — В ее голосе звучало восхищение и радость. Но я-то знала, что эти эмоции — фасад, прикрывающий главное — зависть.
Так было и тогда, когда я охомутала Решетникова. Она сама призналась, что это чувство вполне здоровое для девушек нашего с ней образа жизни. Еще и стимулирует на дальнейшие достижения.
— А я все гадала: сама позвонишь похвастаться или дождешься, пока я тебя наберу. Королева, везучая ты сучка. Везучая и умелая. Горжусь тобой!
— Могла бы погладить тебя по головке и сказать, что в том и твоя заслуга, — сухо ответила Хвостовой, — но не стану. Чтобы заполучить Шикоренкова, использовала исключительно личные навыки, никаких твоих наработок.
— Ай молодца, — язвительно усмехнулась Дашка. — Бьешь не щадя, прямо в сердце. Вот тут моя школа.
— Твоя. Даш…
— М?
— У меня к тебе вопрос.
— Ну задавай, хватит ходить вокруг да около.
— Я могу пожить у тебя до понедельника?
Молчание.
— А что с твоей крышей? — поинтересовалась наконец.
— Я ушла от него.
В горле снова скопились горечь и слезы, сглотнула их, поскрябав ногтем ткань джинсов на коленке.
— А что так? Не смогла дотянуть до момента, когда Шикоренков тебе хату бы дал? — язвительно ввернула Хвостова.
Скрипнула зубами.
— Так могу я пожить у тебя? Буквально полтора суток.
— Приезжай, — объявила добродушно. — Адрес знаешь.
— Хорошо. Завтра утром жди. Около одиннадцати буду.
… Конечно, Хвостова вытянула из меня все подробности. За ночь в голове и душе немного уложилось произошедшее, трезвое мышление победило, подсказывая, что выбрала единственно верный путь и заслуживаю награды за то, что хватило на это ума, воли и сил.
Поэтому рассказ об успехе с Владом был кстати. Позволил ощутить триумф, правда с ноткой трагедии. Так, наверное, полководцы докладывают о выигранном сражении, в котором потеряли лучших из лучших солдат.
— Ох, бля, Марина! — восхитилась Дарья, отпив шампанское из своего бокала. — У тебя не голова, а калькулятор. Я бы так не смогла, просто мозгов бы не хватило.
— Да ерунда. Ничего сверхъестественного. На самом деле все вышло случайно, — мимолетно улыбнулась я, пригубив из своего бокала.
Изумительный вкус. Настоящее, французское. Вкус достатка и счастья в нем жить, о котором уже слегка подзабыла, но к которому теперь возвращаюсь. Приятно.
А ночью снова проснулась в липком поту от этого сна про чертовы растоптанные каблуками лепестки, среди которых, умирая, лежала в одиночестве. Заглянула в телефон: начало третьего ночи, два сообщения от Жука. И ничего от Лекса…
А я хотела иного? Ну просто дура…
Я тосковала по нему, но, если никак не будем контактировать, тоска пройдет, хотя и не сразу.
Спать больше не хотелось и, одевшись, я встала, вышла на застекленную террасу на втором этаже коттеджа. С нее открывался прекрасный вид на сад, сейчас живописно подсвеченный. Села в плетеное кресло (дизайнерская работа, сделано в Италии, комплект этой мебели Дашке стоил целого состояния), залюбовалась разливавшимся вокруг ночным спокойствием.
Остро пахло осенними цветами, стрекотали кузнечики, лучи от маленьких светильников, закрепленных в земле, среди кустов, где-то в кронах нескольких деревьев на участке, разгоняли темноту, творя свой мир полутонов, фэнтезийных объемов и образов, привносили глянец в обыденные краски.
Возможно, тоже когда-нибудь переберусь в коттеджный поселок, поближе к природе…
— Не спится? — послышался позади голос Даши. Через секунду она опустилась в соседнее кресло, забравшись в него с ногами, устраиваясь удобнее.
— Через год или два, — заговорила она через некоторое время, как обычно, терзаясь тишиной, — скоплю достаточно, как раз заработает новый салон, и я кину Рафика. Что-то тошнит уже от него.
— Кто-то есть на примете? — спросила рассеянно, наблюдая, как вьются мотыльки возле ближайшей подсветки.
— Нет. И не хочется искать. Хочу для себя пожить. Могу позволить, все-таки столько лет потратила на этого борова. Может, вон, любовника заведу. Для души, — усмехнулась, хитро поглядев на меня, и потянулась в кресле, взлохматила идеальное даже после сна каре. — В таком случае сразу богатой стану.
— Что за бред, — покачала я головой.
— Ринка, мы ж нищие с тобой, — рассмеялась Хвостова.
Удивленная, повернулась к ней.
— Да-да, чего уставилась на меня так? Знаешь, что можно считать настоящим состоянием?
— Что?
— Любовь, идиотка. Ведь это из-за нее становится плевать, носишь ли ты шмотки от Гуччи, есть ли у тебя сумка от Марка Джейкобса. Тебе пофиг, жрать ли вареную колбасу или ягненка в черничном соусе от знаменитого шефа, пофиг, где жить и на чем ездить, проводить ли отпуск где-нибудь на Бали в роскошном отеле или в долбанном местном Затоне. Все это неважно, и количество денег в банках перестает иметь значение. Главным солнцем в твоей жизни становится некий мужчина, ради которого ты способна на многое, если не на все. Вот ты можешь себе позволить такую роскошь, а?