– Прости. Не знала. Слушай, давай посидим где-нибудь. У меня детей через час-полтора разберут. Может, в кафе у школы? Давай в семь, ладно? Только не забудь, в семь!
Катя, видимо, привыкла не дожидаться ответа. Таким же тоном она, наверное, приказывала своим воспитанникам сидеть на веранде или не есть пластилин.
Саша усмехнулся самому себе, глядя, как она, перепрыгнув через брошенные у песочницы формочки, нагнала какую-то малявку и подвергла принудительной заботе, втряхнув девочку в сползшие гармошкой колготки.
Но возле кустов мелькнуло что-то светлое. И в памяти тотчас всплыло круглое лицо Лизы, а потом – и Сашке пришлось расстегнуть еще пуговицу ворота рубашки – лицо Марины.
Он знал, что сегодня она снова приснится ему. Приснится, не спрашивая, хочет ли он того или нет. Приснится девчонкой, бегущей по берегу лесного озера.
Куриный рулет
В его снах ей было двадцать один. Мечтать о ней он перестал в тот день, когда, продрогший, вернулся домой с ее выкупа – ведь не пойти было бы не «по-дружески», – разделся, свалив вещи в прихожей и, замотавшись в одеяло, лег лицом к стене и пролежал так без сна до утра. Он представлял свадьбу, как пьяные гости кричат, срывая голоса: «Горько!», требуя, чтобы тот, другой, целовал Марину….
Мама вернулась домой, позвала его, собираясь отругать за брошенные прямо на пол вещи, но заглянула в комнату и не стала трогать.
Стемнело – и он понял, что сейчас где-то далеко молодых отправляют домой, и там будет происходить то, что он не хочет представлять. И Сашка запретил себе. Раз и навсегда запретил фантазии прикасаться к Марине, потому что тогда это было слишком… нет, не больно, не обидно, не грустно… просто слишком для него.
В комнату, смущенно кашлянув, заглянул отец. Сел на край кровати.
– Саш, нам, наверное, надо поговорить, да?
– Не знаю, – отозвался Сашка, глядя в стену. Он чувствовал себя таким слабым, словно из него все кости вытащили. Словно мир был огромным червем, который заглотил Сашку и мучительно переваривал, растворяя. Он еще крепче завернулся в одеяло, слушая, как сопит отец, ерзая на краю узкой Сашкиной кровати.
– О чем поговорить? – спросил он.
– Не знаю, – сдался отец. – Мама считает, что нам надо поговорить. Но она не сказала. Я пойду, может?
Он привстал, но тихо скрипнула дверь. Видимо, заглянула мама и изобразила что-то грозное. Может, погрозила папе кулаком, может, просто нахмурилась. Папа остался.
Сашке стало тепло и немного смешно.
– Ты, сын, влюбился что ли у нас? – нервничая, сказал папа.
– Вроде того.
– Давно?
– Прилично.
– А можно я буду разговаривать с тобой, а не с твоей спиной?
– Нет.
– Ладно. А в кого влюбился-то? Из класса?
– Почти.
– Ясно… Ясно, что все туманно. Признался уже?
– Нет.
– Почему?
– Нельзя.
Папа помолчал, вздохнул, поскреб бороду.
– Это почему нельзя? Если вот так лежать и молчать, то ничего и не выйдет. Ты же даже не знаешь, может, она тебя любит, и тебе бы сейчас вести ее в кино, погулять куда-нибудь, мороженого съесть, а не изображать из себя куриный рулет. Что это за такое за нельзя в почти шестнадцать лет?!
– Она сегодня замуж вышла... – тихо ответил Сашка, сжал челюсти, чтобы не расплакаться. Что он, девчонка, чтобы реветь?
– Что? – не расслышал папа.
– Замуж вышла, – крикнул Сашка, вжимаясь в одеяло. – Замуж!
– Хорошо… то есть, ничего хорошего, конечно, н-да… – Папа растерял уверенность и снова засопел. Не выдержал: – Саш, ну, повернись ты, в конце концов, это неуважение. Значит, в капеллу на перекличку ты сегодня не пришел, потому что…
Сашка, отчаянно брыкаясь, выпутался из одеяла, сел на кровати. Зеркало на дверце шкафа безжалостно отразило его, худощавого, встрепанного, неуклюже длинного, сидящего в трусах в гнезде из постели. Испуганное и словно бы виноватое лицо отца.
– Да, – он прямо, с вызовом посмотрел в отражение отца. Отражение ответило ему напряженным взглядом, – я прогулял перекличку в капелле, потому что пошел к ней на выкуп. Все прошло хорошо. Я попал под дождь. А теперь я хочу изображать из себя куриный рулет.
Его отражение хотело снова закутаться, но отражение отца протянуло руку, удержало одеяло.
– Ты же понимаешь, что это не выход? – спросил рядом невидимый Сашке папа.
– А что ты предлагаешь?
– Бороться за свою любовь.
– Что ты такое несешь, Сережа? – возмущенный шепотом окликнула его из двери мама, но отец в зеркале, такой уверенный и собранный, махнул в ее сторону рукой и снова уставился в глаза Сашке.
– Бороться, конечно. Ну и что, замуж вышла. Не умерла же. Может, поживет с ним годик, другой, лучше пяток, чтобы ты школу закончил и в институте до экватора нормально доучился. А потом, кто знает, может, не понравится ей этот замуж. Что в нем хорошего?