А встречи класса… это всегда немного соревнование. Кто больше успел, лучше устроился. А в результате – либо насмешка, либо жалость, либо зависть.
– Саш, ну ты что, обиделся?
Катя положила теплую ладонь на его запястье.
– Нет, что ты, Катюш. Просто обещал отцу, что первый вечер дома проведу с ним.
– Я у родителей живу, телефон тот же. Звони. – Прощаясь, она потянулась к нему губами, пахнущими мятой и клубникой.
Поцелуй был приторный, слишком долгий для встречи школьных друзей.
Саша не стал обещать, что позвонит. Ему нужно было время.
Не для того, чтобы решить, стоит ли еще раз встречаться с Катей. Скорее затем, чтобы понять, не было ли внезапно вспыхнувшее от движения плеч маленькой девочки чувство – предвестником той самой «судьбы», которую он так ждал и которой втайне боялся до холода в кишках. Судьбой, которая снова решила сыграть с ним с орлянку на белой пуговице, решая, пан или пропал.
Судьба
Он понял, что пропал раньше. Еще не увидев ее. Еще не зная даже, что увидит. Саша понял, что пропал, когда в четыре после нескольких часов блуждания по городу ноги вывели его к ограде детского сада.
– Привет, – сказала Лиза, прищурив правый глаз и склонив голову набок.
Саша опустился на корточки, протянул девочке руку, с улыбкой наблюдая, как она поведет себя. Лиза сурово свела брови и степенно пожала протянутую ладонь.
– Вы сегодня совсем лохматый, – сказала она укоризненно.
Саша провел рукой по волосам, приглаживая.
– Нет, на бороде, – уточнила Лиза.
– Это не борода, а подбородок. А я не лохматый, а небритый, но бороды у меня пока нет, – рассмеялся он. – А папа у тебя что, не бреется?
– У папы, как раз, борода есть, – обиделась Лиза. – А тебе лохматым лучше… то есть вам…
Саше не пришлось думать, как ответить на этот странный комплимент. За кустами Катин голос крикнул: «Лиза Ситникова! За тобой мама!».
И это последнее слово покатилось внутри Сашки тяжелым стеклянным шаром, в котором, как в хрустальной сфере гадалки, отразилось все его «было» и «будет». Сердце беспокойно заколотилось. Лиза исчезла за кустами, бросив: «Пока». Саша вскочил, оглушенный стуком собственного пульса.
А если она его не узнает? Если не помнит? Если Катька не слукавила, и он увидит ее, Марину, совсем другой, старой и толстой? А если узнает – что он скажет? Глупо. Глупо. Твою мать, как же глупо…
Он уговаривал себя, что это не было трусостью. Он просто отступил на шаг, чтобы все обдумать.
Он мог видеть из-за сиреневых веток выкрашенную синим решетку ворот, трещины в асфальте, лучами разбегающиеся от столбиков. Длинные рыжие лилии, тянущие сквозь изгородь тонкие руки листьев к прохожим.
Он мог видеть ее. Она его – нет.
И он смотрел, чувствуя, как изнутри, словно из невидимого горна, идет невыносимый жар. Как сводит мышцы. Как перехватывает дыхание.
Как приходит понимание: Она. Всегда была только она. Она одна. И не важно, как она изменилась, всегда была и останется только она – навсегда. И если она позволит – он сделает ее счастливой. Самой счастливой из всех.
Он не думал, что так хорошо помнит ее. Но он помнил. Помнил все до мелочей.
Цвет ее волос – все тот же, темная пшеница под теплым летним дождем. Ее походка – пусть сейчас она уже не худенькая девочка – походка все та же, упругий легкий шаг. И все тот же поворот головы.
Ему до боли захотелось увидеть ее глаза. Поймать ее взгляд. Увидеть в нем отражение всего того, что он сам только что пережил: и больше не отпускать ее, никогда. Не позволить ей исчезнуть из его жизни.
Он выступил из своего укрытия, но Марина уже свернула за угол. А вот Лиза заметила его, махнула рукой и со всех ног рванула за матерью.
Сашка остался стоять столбом посреди дороги. Ему казалось, шедший от него жар чувствуют прохожие. На него оборачивались.
Он понял, что стоит, замерев в напряженной позе, сжав кулаки. Словно перед боем.
Он готов был драться в этот миг. В кем угодно, со всем миром – за нее. Потому что ни капли сомнения не осталось у него в душе – она, она одна была его Судьбой. Но теперь он не малолетний слабак, теперь…
Он переводил взгляд с одного на другое, захваченный бурей внутри. Сирени, сирени, сирени буйствовали всюду, заливая город душным сладким ароматом. Что-то грохнуло за кустами, заскрипело. Из-за сиреневой накипи высунулась короткая морда мусоровоза. Грохнуло еще раз, другой. Мусорные баки отдавали сборщику накопленное за день.