Помойка за сиренями напомнила о себе ясно и звучно.
Саша сжал челюсти, поняв, какое он все-таки дерьмо. Маленькая девочка Лиза не сделала ему ничего плохого, а он собирается разрушить ее семью.
– А может, они обе несчастливы? – подсказал внутренний голос. – В бой ввязаться всегда успеем. Сначала разведка. Неужели ты двенадцать лет шел к тому, чтоб один раз накосячить и теперь уже окончательно ее потерять?
Он не запомнил, как дошел до родительского дома. Отца не было. Саша сел на кухне за столом у распахнутого окна, затянутого сеткой. Закурил.
После бури душа походила на пустынный, исхлестанный волнами причал, по которому тянулись две дорожки крестовых чаячьих следов. Марина… и Лиза.
С того дождливого дня у подъезда Марины Саша научился контролировать свои чувства. Что там, он довел это умение почти до совершенства. Он затянулся сигаретой, позволив себе еще раз представить ее, Марину: знакомый поворот головы, легкий шаг, плечи, округлые, хрупкие. Он не позволил мыслям двинуться дальше, просто остановил, выключив внутри нестерпимое, мальчишеское желание мечтать о ней, погасил пылающий горн в солнечном сплетении. И подумал о Лизе. О ее белых кудряшках. И о том, что он не станет ничего предпринимать, пока не удостоверится, что это судьба – их общая. Если же нет – он двенадцать лет плавил свое чувство к Марине и ковал из него черные железные цветы для чужих ворот или оград. Протянет и еще двенадцать. И вернется – проверить, не настало ли его время.
Но сначала нужно все как следует разузнать – и увидеть ее глаза. Всего раз. Этого будет достаточно, чтобы понять, есть ли в его жизни то, за что стоит драться.
Отец
За дверь раздались неровные шаги. Отец долго шарил ключом в замке, так что Саша успел подойти и отпереть дверь.
Папа был сильно навеселе. Пиджак топорщился, застегнутый не на те пуговицы. Рука с ключом, все еще поднятая на уровень замка, дрожала.
– О, ты дома. А я и забыл, – сказал папа, с преувеличенной степенностью протискиваясь в прихожую. Его качнуло в сторону, на дверцу шкафа. Припечатав плечом собственное отражение, он медленно нагнулся, чтобы расшнуровать ботинки, но уже на полудвижении понял, что с этим ему не справиться, и скинул обувь, не расшнуровывая.
Саша напряженно следил за ним.
– Устал я, Сашка, – пробормотал отец извиняющимся тоном. – Я чуток отдохну и ботинки помою. Мама всегда любила, чтоб ботинки чистые. Я так по ней скучаю, Сашка, так скучаю.
– Сегодня праздник какой-то был на работе? – спросил Саша, в первый раз после возвращения рассматривая отцовы ботинки. Их явно не мыли не первый день.
– Праздник? – Папа нетвердой походкой проковылял в комнату, прилег на диван. – Да, праздник был. День рождения… Дядя Рудик… Ты помнишь дядю Рудика из слесарного? Вот… У дяди Рудика день рождения был… поздравили хорошо. А это… я помою, – добавил отец, видя, что Сашка держит в руке его разбитые грязные ботинки. – Вот полежу чуток…. и помою.
– Я сам, а ты давай-ка, выспись.
В городе третий день гостило полноценное лето, с душными полуднями и теплыми ночами сиреневого бархата, когда не хочется закрывать окно. Голуби купались в пыли.
Где отец мог найти столько грязи, чтоб так испачкать ботинки, Саша и представить не мог. Хотя… может, шел мимо автомойки, там хватает луж.
Когда Саша вышел из ванной, отец уже спал, стащив на себя покрывало со спинки дивана и так и не сняв рабочей одежды. Сашка осторожно снял с него пиджак, брюки, носки, укрыл одеялом.
Он чувствовал себя жутко виноватым. За то, что отец так сдал, так запустил себя. Со смерти мамы прошло полтора года, а казалось – лет десять, так они с отцом отстранились друг от друга. Стали почти чужими. Сашкины приезды домой стали для них обоих взаимным напоминанием, что мамы больше нет. И теперь Саша корил себя, что не собрал тогда волю в кулак и не заставил себя остаться с папой, позволил ему тонуть в одиночестве и горе.
Да, он звонил, он приезжал. Он очень старался быть хорошим сыном. Но кузня требовала внимания и сил, он почти не спал и очень много работал, разрывался между бумагами, инстанциями и новыми проектами, просиживал за столом, простаивал у горна, чтобы поставить на ноги свое дело. Он нашел себе дело, которое отвлекало его от осознания утраты. А папа – не нашел. И Саша чувствовал вину за то, что не сумел помочь ему. Не знал, как.
Тогда не знал, и не слишком понимал сейчас. Но что-то нужно было делать. Как-то подтянуть, подкрутить на колках ослабшую связь. Ведь за этим он и приехал. Позаботиться об отце, проведать его, побыть пару недель дома… а вовсе не за тем, чтобы…