Отец захлюпал носом, расчувствовавшись от собственных слов. Сашка сел рядом с ним, обнял за плечи, ощущая внутри только гулкую пустоту.
– Папа, я хочу, чтоб ты перестал пить, – повторил он ровно.
– Все. Ни капли теперь, – завозился под его тяжелой рукой отец, едва не ударил себя гипсом, так хотел убедить себя и сына, что так и будет.
– Хорошо.
Сашка поднялся, махнул отцу от двери, пошел прочь.
Не пожалею
Лето наступало горячими пятками на вершины сиреней, было душно, звуки глохли в перегретом воздухе. А может, это давил на плечи и голову тяжелый день. Вспомнился Ситников, которого он ударил, заворочалось в груди запоздалое чувство вины.
Ведь Ситников прав, защищает свою семью. А он, Сашка, пытается эту семью разрушить. И без толку говорить себе, что не пытается. Зачем врать-то? Как отец, который уверяет себя, что все, больше ни капли. Он хотел бы забрать у Ситникова его семью. Забрать Марину. И Лизу. Подарить Лизе свою кошку, а Марине – все, что захочет, любовь, верность, жизнь. Если возьмет. Если примет. И как угораздило его вот так, как отец, раз и на долгие годы? Словно проклятый. И сколько не пытался он наполнить пустоту – ничего не получалось. Точнее, получалось только одно – приносить людям боль. Родителям, которые так хотели, чтобы он был счастлив. Женщинам… Ведь он виноват перед ними, и та же Рита имеет полное право злиться, ненавидеть его, потому что… она хотела наполнить пустоту внутри него, как могла, как умела, а он ее оттолкнул, потому что… не та, не Марина. И Катю оттолкнул. И многих других, которым было обидно и больно.
К тому моменту, когда Сашка добрался до дома, он уже чувствовал себя последним дерьмом. Очень усталым и совершенно обессиленным дерьмом. И не был готов к тому, что у двери в полутьме площадки увидит знакомый силуэт.
Марина переминалась с ноги на ногу, судорожно сжимая в руках сумочку.
– Я… звонила. Ты не отвечал… Я просто не знала, что делать.
– Это из-за мужа? – Сашка постарался говорить спокойно, но от одного взгляда на нее где-то глубоко в груди словно пробился сквозь толщу самообвинения обжигающий гейзер, и болезненная нежность стремительно заполняла грудь, живот, бросилась в голову. – Прости. Я не хотел его ударить. Он так не вовремя пришел, я был на взводе…
– Нет, у него характер такой. Лиза…
– Что случилось? – Он и правда испугался, и Марина по голосу поняла это, шагнула навстречу.
– Нет-нет, ничего страшного. Просто… когда Сережа забрал Судьбу, она сначала плакала так, что я боялась, у нее может случиться какой-нибудь приступ, а потом просто завернулась в одеяло лицом к стене, лежит и молчит. Я ее тормошу, а она молчит. Единственное, чего добилась от нее, – сказала: дядя Саша меня понимает, а папа – злой. Она отойдет. Она отходит легко. Но лежит вот так…
– Это я ей рассказал, – виновато пожал плечами Сашка, дрожащими от волнения руками отыскивая в кармане ключи. Отпер дверь. – Это называется куриный рулет. Я всегда так делал, когда сильно грустил.
Он прошел внутрь, зажег лампу над зеркалом. Не хотелось, чтоб яркий свет резанул по глазам.
Марина осталась на пороге, настороженная, сомневающаяся. Он махнул: заходи. Вошла.
– Лиза жуткая воришка эмоций, – улыбнулась она, чуть расслабившись. – Если ей нравится фразочка или жест какой-нибудь, тотчас утащит и начнет повторять. Ты ей очень нравишься, раз она привычку стащила…
– Она пожимает плечами точь-в-точь как вы… ты…
Марина тихо рассмеялась, кивнула.
– Когда грустишь, ты вот так… лежишь в одеяле?
– Раньше так делал. Несколько дней лежал, когда… – Он сам не знал, как это случилось, как вспомнился тот день – день ее свадьбы. Бумажный лепесток в кармане куртки.
– Что?
– Моя лучшая подруга вышла замуж…
Он ждал, что она рассердится или расстроится, но Марина словно замерла внутренне, как замирает на секунду пловец перед тем, как прыгнуть с вышки.
– А сейчас? Сейчас нет поводов грустить? – Она отвела взгляд, улыбнулась отстраненно, словно хотела оградить себя от его ответа.
– Сейчас я научился скрывать чувства…
– Какие?
В ее распахнутых глазах было что-то отчаянное, непонятное.
Всего секунда, он даже не успел восстановить сбившееся дыхание.
– Нет, не отвечай. – Марина вновь усмехнулась, обводя взглядом прихожую, зеркало, тапочки под трюмо. – Это нехорошо. Не мое дело… Извини. Я просто, когда Сережа пришел и стал говорить гадости, что ты избил его, испугалась, что он тебя первый ударил… И Лиза никак не хотела говорить. Мне просто нужно было увидеть тебя, чтобы понять, что с ней… И узнать, что с тобой все хорошо…