Я с уважением посмотрел на Гошу.
— Сам теорию питья водки разработал?
— Нет, — улыбнулся он, — какой–то диссидент по «Голосу» трепался, какие буржуи дураки.
— Виски — точно самогон, — согласился Семеныч. — От их «Белой лошади» сам на коня сядешь.
— А коньяк клопами пахнет, — пискнула Инна.
— Ну, уж нет, — решительно не согласился я. — Во–первых, 80 % людей, заявляющих, что коньяк пахнет клопами, не знают, в общем–то, и запаха, собственно, этих самых клопов, так что им и сравнивать не с чем. А во–вторых — надо пить качественный коньяк, фирменный, и не граненными стопарями, заедая огурцом, а маленькими рюмочками, согрев в ладони. Вот взять хотя бы, настоящий «Арарат»…
Разговор явно перетекал в алкогольную плоскость, что свидетельствовало о том, что наш дружный коллектив решительно перешагнул от стадии бытового пьянства к первой стадии алкоголизма — «…глаза блестят, радостно потирают ладоши, долго и со вкусом ведут разговоры на тему выпивки…» — точно так нам незабвенный профессор Шубин на курсе психиатрии и рассказывал. А на второй стадии, чего там, дай Бог памяти? Вроде, «…утрата рвотного рефлекса, значительное повышение толерантности к выпивке». Блин, это, наверное, тоже уже про нас: несмотря на то, что мы с Гошей, по случаю дежурства — я в стационаре, он — по экстренности — на дому — ограничивались, уровень жидкости в бутылке стремительно понижался, а на внешнем виде присутствующих, включая дам, никак это особенно не отражалось, разве что раскраснелась Степановна, да Инна что–то стала более часто искоса посматривать на меня, встряхивая рыжими кудрями.
— Ну, что, может казенки принести? — осведомилась Степановна.
— Как народ? — вопросительно глянул Семеныч на нас. Женщины дружно заотказывались.
— Я — пас, — помотал головой Гоша.
Я тоже отказался. Хотя наш анестезиолог, в отличие от буржуазного может дать наркоз в любом состоянии, главное — привязать его к аппарату, до крайности все–таки доходить не следует.
— Ну, тогда — чайку, да и расходимся, — Семеныч грузно поднялся с дивана, видно коварные шведские глетчеры сделали все ж таки свое дело, да и вообще, не мальчик он уже, через год — на пенсию, а 30 лет у стола, днем и ночью, без выходных, а порой и отпусков — это что–то. Сейчас он хоть смену поднатаскал, а раньше помню — чуть что, его волочат, потому как один на весь район.
— Дмитрий Олегович, — Инна томно потянулась, — помогите даме принести самовар.
— 3-
— …М–м–м — холмик Ининой груди приподнялся на встречу моему языку. Я бережно подышал на розовый сосок, а затем несколько раз нежно лизнул его, почувствовав, как он затвердел. Захватив сосок губами, я обвел его языком, а затем медленно двинулся вниз, одновременно лаская обе груди мягкими движениями пальцев. Выписав напряженным языком круг на мелко задрожавшем животе, я скользнул вверх к полураскрытому рту, где такой же напряженный язык ждал меня, жадно и настойчиво пытаясь проскользнуть между моих губ.
Оторвавшись от меня, Инна жарко задышала мне в шею, продолжая обеими руками ласкать мои волосы. Бедра ее немного приподнялись и слегка раздвинулись, завитки волос внизу ощутимо увлажнились. Я сделал несколько мягких, даже робких движений, а затем, когда ее тело терпеливо подалось на встречу, одним мощным толчком вошел внутрь.
Судорожно всхлипнув, Инна внезапно впилась мне зубами в плечо, а ногти ее оставили ряд красных отметин на моей спине. У нас уже был единый ритм, когда тела сливаются настолько, что движение одного повторяют движения другого так, что — рвись бомба, гори крыша над головой — невозможно оторваться друг от друга, нельзя остановить это сумасшедшие биение, пока не будет тот последний крик–стон, после которого уже — неторопливые поцелуй и начинающее проясняться глаза…
Мы лежали на кровати в пустой палате дневного стационара. Больные, которые здесь лежали с утра, уже получили свою порцию в верхненаружный квадрант ягодиц, слопали свои таблетки и отправились по домам, дабы не есть больничную кашу и, экономя тем самым, наш скромный бюджет. Опять же — таким как мы с Инной тоже польза. Иногда, все–таки, и высшему начальству в голову приходят полезные идеи.