Однако, свалив «рыжего», Валерка раскрылся и сам, чем не преминул воспользоваться и «спортсмен», проведя ногой удар по корпусу, от чего Валерка болезненно крякнул. Исход схватки становился все более плохим для нас: я все еще не мог продышаться, мусорный бак мешал мне встать, а «спортсмен» уже почти оправился, да и «рыжий» вот уже встает…
Нас спасла машина, остановившаяся рядом, за кустами. Услышав звук двигателя, нападавшие быстро переглянулись, «рыжий» отрывисто бросил: «линяем», и оба дружно ломанулись в разные стороны через кусты — только ветки затрещали. Валерка, было, бросился за «рыжим», но скривился («спортсмен» его все–таки чувствительно «достал» ногой, как впрочем, и меня) и вернулся ко мне. Водитель подъехавшей машины хлопнул дверцей, и, не заходя на площадку, ушел куда–то в сторону. Все — от моей встречи с «рыжим» и до Валеркиного возвращения, заняло полторы–две минуты.
— 6-
— …Ты их видел раньше? — спросил я у Валерки, закончив рассказ о нападении.
— Да нет, вроде. Приблудные какие–то. А может и здешние, я давно уже никого толком не знаю. Того, что в красной майке, вроде видел у пивняка, а может и не его — сейчас все в спортивных штанах. Скорее, ты их должен знать.
— Откуда? Я все время в больнице, а мне, во–первых, контингент привозят все больше постарше, а во–вторых, если кто из молодых и попадает, так он часто на себя, здорового, и не похож вовсе — синий, серый, лицо в крови, хорошо, если не на боку, потом смотришь — и не узнаешь, здоровается кто–то с тобой на улице, а ты глаза таращишь, думаешь, «кто это»?
— Ну, если ты их лечил, то добра они не помнят.
— Ладно, хрен с ними, ты их тоже приложил здорово.
— А, ерунда, из формы вышел, надо опять тренироваться начинать. Если бы Пак увидел, как я ногой бью, бамбуком бы всю задницу отстучал.
— А Пак — это кто?
— Да напарник мой в этом бардаке корейском. Я же туда как попал? — мы на «Красном пионере» тогда кальмара ловили, ну и зашли в порт — по–тихому пару коробов кальмара сдать — это сейчас все в открытую в Японию да Корею тащат, а тогда — что ты! Ну, я на берег сошел, а там уже на рынке познакомился с чудиком одним американским. У него там бизнес небольшой был, торговал помаленьку ерундой всякой. Мы тогда крепко погуляли, он даже свою лавчонку в «Красный пионер» переименовал, а потом, со мной вместе, в публичный дом пошли. Он там давай девок лапать всех подряд, а это не положено — выберешь, заплатишь — тогда и веселись. Короче, поперли нас оттуда Пак с друганом. Вернее, поперли сначала Сэмена.
— Кого?
— Ну, Сэма, я его Сэменом звал, он не обижался, а он меня — Вэлом. Смотрю — ему уже ласты назад загнули, и волокут. Ну, как мне было за него не вступиться? Я и кинулся на них, первому плюху выписал, они Сэмена выпустили — и ко мне. Ах, вы, думаю, собаки, ща я вас ногой звездану…
— И звезданул?
— Где там… Пак мою ногу прямо из воздуха достал. С улыбочкой такой мерзкой. Моя пятка в его ладонь, как в перинку провалилась. Второй, ну, кому я плюху выписал, за задницу сграбастал, подняли они меня в воздух на вытянутых руках и понесли. Я, как тот червяк, извиваюсь, свободными конечностями молочу, а достать никого не могу. Дверь открыли и с размаху меня, как Алешу Поповича — «жопой мягкою о землю твердую». Я грохнулся, еще в запале давай какой–нибудь кирпич искать, чтобы им, гадам, в дверь хотя бы засветить, да где ж там у них, в Корее, кирпич на улице найдешь…. Смотрю — а следом уже и Сэмен летит, крыльями машет, и орет, что он — американский гражданин. Ну, повыпендривались мы там еще немного, покричали, я их послал во все части организма, американец обфакал, а дальше что? Пошли мы и так надрались, что я на корабль не вернулся — физически не смог. Утром просыпаюсь, а Сэмен мне и выдает новость: у вас там, мол, в Раше бунт, Горби уже на фонаре повесили, в Сибирь эшелоны шуруют со всеми демократами, в Москве — уличные бои.
— ГКЧП?
— Он, родимый. Я сначала думал — это он с бодуна, а может, вчера башкой сильно об асфальт ударился, а потом телик глянул — вроде, правда. Быстрей в порт, а там — тю–тю, «Красный пионер» мой уже в море, потом уже, при случае как–то, наши ребята говорили, что как известие про путч пришло, и что чеписты, вроде, порядок будут наводить, капитан в штаны со страху наклал, меня бросил, и быстрее в море — боялся, гад, что дела его кальмарно–рыбные выплывут. Остался я в этом порту один стоять, как хрен на свадьбе. В башке туман, в кармане пара воней корейских, ну, бабок ихних. Куды крестьянину податься? Я туда, я сюда — ну, где наши были — в консульстве там, в торгпредстве, а толку. Там кто, как мой кэп, со страху трясся, а кто пошустрей да поизворотливей уже тогда понимал, что Союзу пришел окончательный амбец и греб под себя в эти дни — не хуже экскаватора. Охота им было такое золотое времечко на простого моряка тратить.