— Да ладно, Семеныч, что ты оправдываешься, спасибо большое, с меня поляна, как только уйду отсюда, — улыбался порозовевший уже Сергей.
— Нет, ну что за шмакодявки малолетние! — сокрушался Семеныч. — Научится на газ давить, пива нахлещется по самые брови, или обкурится, что дым из ж… валит, и носится как угорелый. Ты хоть чего запомнил?
— Да что я там запомнить мог? — устало проговорил Сергей. — Помню только, как машина сзади заревела, а я как раз возле площадке детской шел, там изгородь живая, прижался к ней, да толку, он как мчался, так и полетел дальше, меня зацепил, в глазах сразу темно от боли стало, потом мордой в этот шиповник, может даже и сознание потерял.
— Да нет, Нинка говорила, что ты все время в сознании был, и когда они подъехали, и когда тебя грузили. Повезло, что они недалеко были, вызов обслуживали.
— А у меня провал, помню уже, как в машине лежу.
— «Жигуленка», что тебя сбил, уже нашли, кстати, менты говорили, — включился я. — Сашки Кунцевича «жигуль», его как раз незадолго до этого от подъезда угнали. Точно, говорит, вертелись там какие–то босяки малолетние.
— Кунцевич? Отец у него еще в ЖКХ работает? — глянул на меня Семеныч.
— Ага. — Семеныч вообще, по–моему, знает всех жителей Лесногорского района, включая, какие–нибудь Малые Барсуки, где всего–то три старика и остались. — Мы с ним в параллельных классах учились.
— Ладненько, я пошел, — Семеныч подмигнул Сереге и вышел из палаты. Я тоже встал.
— А штанцы мне все–таки порезал, — сварливо сказал Сергей.
— Штанцы все равно выбросил бы, они и так порваны были, — ответил я, и тут, наконец, меня осенило.
— Слу–у–шай, а ведь я тоже брюки выбросил.
— А ты какие?
— Ну, ты меня еще спрашивал, чего прихрамываю, и чего синяк не проходит, — я ткнул пальцем в замазанную тональным кремом скулу, — я еще отшутился, что, мол, пчелы покусали, когда к ним за медом лез?
— Так я понял, что ты опять в общагу к медсестрам ходил, а тебя там конкуренты отоварили.
— Да нет, не ходил я в общагу, — досадливо поморщился я, — я вчера…, — дальше я рассказал о битве возле мусорных баков.
— … И ты посмотри — и ты, и я шли с работы, разомлевшие, на расслабоне, тут нас и подловили. Кому–то мы не нравимся.
— Ну а кому, нахрен, мы нужны? — резонно заметил Сергей. — Мы с тобой что, наследники Абрамовича? Или главы государств большой 8-ки? Так на роль Бен Ладена один только Рахимбаев подходит. — Я хохотнул. Рахимбаев был щупленьким старичком, вечно сидящим на лавке возле дома, который стоял рядом с больницей, и на роль главаря «Аль–каиды» не тянул.
— Нет, конечно, но… тут, знаешь, еще одно было, — я рассказал про случай с Черепом и коматозником, и про странную фразу, произнесенную им незадолго до смерти в машине Винта.
— Да нет, ерунда это, — махнул рукой Серега. — Мы–то тут, с какого боку?
— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянул я. — Сдается мне, что пугануть нас хотят, и крепко.
— Ни фига себе испуг, я чуть ласты не склеил, да и ты, по–моему, чудом проскочил.
— Вот именно, меня случай спас. Если бы они меня просто пристукнуть хотели — чего проще — сунули бы нож в живот, да в тот же контейнер и опустили бы. Я к чему: если они меня запросто отметелили, так прибили бы вообще в одну секунду, а они видишь — время теряли, били меня, а чего били — со скуки, что ли? Тебя, в принципе, тоже — хотели бы задавить насмерть — задавили бы.
— На счет «насмерть» — у них мало–мало не срослось, — пробурчал Серега. — А у кого это, у «них»? — похоже, он начинал прислушиваться к моим словам. — Из местных бандитов что–то более или менее из себя покойный Череп и представлял, все остальные — шестерки, шваль на побегушках, они ларек с мороженым не ограбят, а уж такой заговор организовать — он махнул рукой.
— Да и не местные это, — дополнил я Сергея. — По крайней мере, тех двоих, что меня били, я с Черепом никогда не видел.
Мы смотрели друг на друга и ничего не понимали, кроме того, что если мы не параноики, которым пора подсаживаться на галоперидол, то мы кому–то сильно в чем–то мешали.
Вечером этого сумасшедшего дня я дописывал последние дневники в истории болезни, когда из приемного покоя позвонили, и сказали, что к Ласточкину пришли родственники.
Ласточкин Юрий Павлович, 24‑х лет, пациент с черепно–мозговой травмой и многозначительными наколками, который так заинтересовал Черепа, что тот, на ночь глядя, полетел в город. Зачем? Я уже почти ожидал увидеть в дверях реанимации бритых мордоворотов, которые мне сообщат, что Ласточкин Ю. П. — не кто иной, как дон Корлеоне Мценского уезда, а поскольку лечу я его плохо — «ю маст дээ». Либо, что Ласточкин Ю. П. — заклятый враг дона Корлеоне, а поскольку я имею наглость его лечить — «ю…» и т. д.