Императрица не успела даже пискнуть, как Хоорс повалил ее животом на пол и придавил ногой за плечи. Он не видел, что за окном по скользкому фасаду карабкалась та самая кошка, смерть которой он обещал Бель.
Химари подтянулась на дрожащий руках и прильнула к окну. Вжалась щекой в ледяное стекло и перевела дух. До чего же жарко. Оставалось только добраться до парапета под самой крышей, а дальше — рукой подать до заветной башни, всего метров тридцать. Кошка даже повернулась в ее сторону, чтобы удостовериться, что это та самая башня с кожаными шторами и полукруглым столом.
Башня оказалась той, вот только и Хоорс, и Люцифера уже были в ней вместе с Изабель. Но кошку смутило совсем не то, что советник связывал крылья императрице, уперев сапог в ее спину, а то, что делала Люция. В серпе зеркал глупая бескрылая читала по бумажке слова кошачьего ритуала, и Химари с ужасом смотрела на ее губы, читая каждое слово.
— Люция, пожалуйста, ошибись хоть в слове! Хоть в звуке! — волна отчаяния нахлынула на кошку и, вместе с тем, придала сил. Химари понимала, что опоздала. Даже если она ворвется в башню, будет уже поздно. А то и хуже. Никогда не знаешь, чем отомстит незавершенный ритуал.
Она ведь знала. С самого начала знала. Знала!
И кошка стремительно забралась на парапет и боком двинулась в сторону окон. Ей оставалось только смотреть, как Хоорс крепко связывает упирающуюся Бель.
Люция тщательно проговаривала каждое слово, красиво выведенное Хоорсом на мятой бумажке. Перья все еще тлели, и надо было успеть до того момента, как стержни сгорят в пепел.
Хоорс управился с крыльями, завел руку Бель за спину и крепко обвязал запястья. Императрица брыкалась, пыталась что-то кричать, сжав зубами веревку, кажется, проклинала его. Белое личико налилось кровью от ярости и отчаяния. Хоорс потуже связал ее ноги за лодыжки и колени, так, чтобы она даже согнуть их не смогла. Но она все равно дергалась, еще сильнее задирая юбки. Попыталась даже ползти, но советник сел ей на спину, больно придавив крылья. И Бель сдалась. Горько заплакала, упершись лбом в паркет. Сил сопротивляться у нее не осталось. Она что-то яростно шептала, кусая веревку, но больше выла от обиды и боли.
Тогда он слез с нее, ухватил на ворот и потянул в угол. Она только умоляюще посмотрела на него, пытаясь разобрать, что им движет. Глянула на Люцию, торопливо дочитывающую ритуальную молитву.
Люцифера мельком поглядывала на перья, пытаясь успеть с ними вовремя. Белые перья сгорали быстро, один за другим. Опахала сворачивались, осыпались. Ей показалось, что среди чисто белых перьев мелькнуло совсем иное, странное, другое. Бурое опахало вмиг осыпалось пеплом, не дав себя разглядеть. Показалось.
Изабель всхлипнула, когда Хоорс усадил ее к стене и склонился над ней.
— Предатель, предатель! — шептала она в веревку как можно четче, чтобы он услышал. Чтобы понял, как она его ненавидит. Всех их ненавидит! Они врали ей всю ее жизнь! Клялись в верности! В любви! Присягали! Обещали всегда быть рядом. Хранить. Беречь.
— Смотри, моя госпожа, — восторженно прошептал он, насильно поворачивая ее лицом к Люции. — Смотри! Смотри!
Но она обмякла и уронила голову на грудь. Встрепенувшись, Хоорс обернулся.
Люция стояла на коленях, уронив и блюдце, и листок. Смотрела в потолок пустым взглядом. Едва дышала. Белая, как снег.
Покачнулась и рухнула в лиловую пыль.
***
Люцифера с трудом продрала глаза. Попыталась пошевелиться, на даже шелохнуться не смогла. Все вокруг было в жутком тумане, хуже того, она ничего не могла вспомнить.
Какой-то стол, дубовый, массивный, с тушей зверя и воткнутым в нее топором. У самой ножки стола — голова пумы, смотрящая на нее мертвыми грустными глазами. Тяжелые шторы. Огромная дверь. Серп зеркал и целый ворох пыли. И в этих лиловых осколках — она сама. Отдельно. Чужими глазами.
Умерла?! Но нет, что-то шло не так. Или наоборот — именно так! Все, абсолютно все, что происходило, она видела со стороны. Просто помутнение. Все же, умерла. Как и обещали ангелы — выпорхнула из грешного тела, сорок дней проведет рядом с ним и отправится к Богу. Да, еще сорок дней.
Ее мысли рассыпались жуткой ложью, потому что она, там, посреди лиловой пыли, приподнялась на локтях. И посмотрела в свою душу, словно видела ее насквозь. И Люция не нашла в себе даже мысли. Не понимала. Не могла разобрать. Тело жило отдельно, само по себе, без нее. И она даже не чувствовала его.
К бескрылой подбежал Хоорс, прервал круг пыли и принялся помогать. Стоило той Люции твердо встать на ноги, как она отпихнула советника и бросилась в туше мертвого зверя. Спешно достала из ящичка нож. Положила руку на доску. Замахнувшись, воткнула лезвие в ладонь. И залилась радостным смехом. Смехом Люции!