***
Лион стоял, положив руку на гарду меча, с тревогой и удивлением смотрел на мужчину-кота и паучонка. Они тоже с тревогой смотрели на него. Кот сжал рукоять катаны, а девочка спряталась за него и что-то зашептала. Генерал вспомнил слова Алисы и Инпу о девочка-паучихе, которую забрала Люцифера. Быть может, это она и была.
— Надеюсь, вы не претендуете на Люцию, — осторожно начал он, пытаясь решить, что делать. Кот выглядел неважно, если судить по урывочному дыханию — у него были сломаны ребра. А девочка явно не боец, слишком напугана и потеряна.
— Мне нужна только моя Химари, — хмыкнул кот, смерив его оценивающим взглядом.
Муж принцессы кошек. Лион кивнул, убирая руку с оружия.
— Тогда нам стоит поторопиться, — махнул рукой, предлагая идти за собой. — Я знаю, куда.
И он повел случайных союзников по пустым коридорам, то и дело останавливаясь, чтобы они успевали.
Ева покорно топала за Хайме, вцепившись в его руку. Мир, который она видела, непрерывно дрожал и менялся прямо на глазах. Мягкий. Податливый. И оттого она боялась даже дышать, думая, что и это может изменить ход истории. Но сердце билось так остервенело, что воздуха не хватало.
Лион довел их до кабинета императрицы на самом верху башни. Коридор к нему был полон мертвой стражи. Переглянулся с Хайме и, вытащив клинок, ястреб отворил дверь. Они с котом вошли первыми, а Ева, держась за косяк и стены — последней.
Хайме направился к своей кошке и, стоило ей броситься ему на шею, взвыл. Она принялась хлопотать возле него и извиняться, усадила возле Самсавеила на клетку. И до чего трогательной была ее неуклюжая забота. Она раздела его до пояса и принялась прощупывать сломанные ребра. Что-то шептала, заглядывая ему в глаза, мурлыкала, когда он благодарно гладил ее по волосам. Лион поклонился императрице и, отведя ее за локоть к окну, попросил уделить ему хоть несколько минут. Он что-то говорил ей, о чем-то спрашивал. И она отвечала, по-дружески кивая его словам. А Сэм смотрел Еве прямо в глаза, укрывшись собственными крыльями.
Здесь не было только Люциферы.
Точнее, как раз таки она и была самой важной фигурой в комнате. Стояла кристальной статуей с застывшим воплем на лице. И Ева сразу поняла, чья это работа. Не первый раз за тысячи жизней видела.
Ева с силой сжала черные маленькие кулаки.
— Лицемеры! — заорала она, смерив всех ненавидящим взглядом. Все уже давно обернулись, но умом она понимала, что произошло это только сейчас. — Какие же вы твари! — зарычала, стиснув зубы. — Обнимаетесь, воркуете, когда та, кому вы жизнью обязаны, стоит бездыханная! Я верила, — зашипела она на Сэма, презрительно скривив губы, — что ты человечнее и мудрее всех нас. Но это ты убил ее. Ты! — закричала она, ударив по стене. Рука отозвалась тяжелой болью, но Ева не заметила этого. — Лицемеры! Чудовища! Как вы могли ее бросить?! — билась она в истерике. Ее душила ненависть и злоба. Она ничего не понимала, и обида ранила сильнее потерянных глаз. Она верила им, считала друзьями, семьей. А всем им было наплевать на ее драгоценную фурию. Они лгали с самого начала.
Паучонку на плечи легли руки и крепко прижали к себе. Ева только глянула на них — не кошкины, и с силой расцарапала, вырываясь. Обернулась, готовая кинуться выцарапывать глаза, но перед ней стояла императрица. Красивая, изящная, с точеными чертами лица, белоснежными крыльями. Даже алое бархатное платье смотрелось на ней спокойным и благородным. Она едва заметно улыбнулась, поднимая исцарапанные руки к лицу. И только выдавила из себя:
— Как же больно быть человеком.
И Ева услышала в этом бархатном голосе родные нотки. Слишком родные. Не веря, глянула ей в глаза, все еще с трудом воспринимая новый мир. Новую Люцию.
— Ты Люцифера, — всхлипнула она, виновато опустив голову. Опять. Снова не разобралась и накричала на всех. Как же было стыдно. Как обидно и горько.
— Я рада, что ты жива, моя таракань.
Ева снова вздрогнула. Нет, она что-то напутала, она видит не ту реальность. Но под пальцами было бархатное платье, шнурки кожаного корсета на тонкой талии. Под щекой билось сердце Люции. И паучонок вдруг поняла, что это не последний день ее любимой фурии. Она будет жить, она будет с ней. Всегда.
— Ты хотела руки, способные изменить Лепрозорий. И ты их получила, — зашептала она, прижавшись к Люции всем телом. Родная. Теплая. Любимая.
— Но они так болят, — прошептала в ответ императрица, обнимая паучонка.