— Мэри, не надо.
Мэри вздохнула:
— Я знаю, знаю. Просто я… — Она насупилась: — Кейтлин, ты должна быть честна сама с собой. Тебе не было бы так плохо, если бы …
— Если бы что? — спросила Кейтлин вызывающим тоном.
Поколебавшись немного, Мэри ответила тихим голосом:
— Если бы ты не была в него влюблена.
Сердце Кейтлин забилось так сильно, что даже стало больно в груди.
Мэри вздохнула:
— Я просто подумала… Извини. Я не хотела совать нос в твои дела. Я уверена, что со временем ты сама разберёшься в своих чувствах. Может, тогда у тебя появится желание поговорить.
— Конечно, да. Спасибо тебе, Мэри. — Опять навернулись слёзы, и Кейтлин поспешила глотнуть молока.
Мэри поднялась и крепко обняла Кейтлин:
— Вот и славно. Поспи хорошенько.
Дверь закрылась, и одновременно с щелчком задвижки на Кейтлин хлынули эмоции — и хорошие, и плохие.
Она любила Александра МакЛина глубоко и страстно, всем своим существом. Сквозь пелену слёз она с трудом нашла кровать, бросилась на неё и разрыдалась.
Когда в конце концов плакать сил не осталось, Кейтлин поднялась, умылась, переоделась в ночнушку и погасила все лампы. Затем она забралась обратно в кровать и пролежала так долго — долго, мечтая об одном — перестать думать, перестать чувствовать.
В конечном счёте она всё — таки заснула, но только для того, чтобы в то же мгновение быть разбуженной стуком ветки по стеклу.
Она сонно нахмурилась. Это была никакая не ветка. Звук был скорее как от гальки или от камешка.
Щёлк! Щёлк!… Щёлк! Щёлк! Щёлк!
Она отбросила в сторону одеяла и свесила ноги с кровати. Опять что ли заперли дом, забыв одного из её братьев снаружи? Обычно они стучали в окно Уильяма на первом этаже, но, может быть, он спал так крепко, что ничего не слышал. Она подхватила халат со спинки кровати и стала искать тапочки.
Трах! Стекло разбилось и посыпалось на пол вместе с камешком, влетевшим в комнату, впустив за собой пронизывающий ледяной ветер.
— Ради всего… — Кейтлин запахнула плотнее халат, всунула ноги в полусапожки и побежала через комнату. Сапожки хрустели по разбитому стеклу. Она распахнула створки и выглянула наружу.
Ветер закрутил её волосы и закачал дерево около её окна. Внизу снег был разворошен подобно океанским волнам. И там, точно под её окном, в чёрном плаще, закручивающемся вокруг широких плеч и ног в сапогах, стоял мужчина её мечты.
Её сердце глухо стукнуло, ладони стали влажными. Неужели он был здесь, чтобы сделать ей признание? Неужели он понял, что без неё жизнь его пуста?
Александр медленно повернулся, и она смогла разглядеть выражение его лица. Он улыбался, но улыбался вовсе не с любовью, а… сердито!
— Ты обута? — спросил он.
— Тс — с–с! — она оглянулась через плечо, надеясь, что Мэри не ворвётся в комнату.
— Не буду я тс — с–с! — возразил он, понизив голос до громкого шёпота. — Ты обулась? Там на полу повсюду осколки стекла и…
— Да, я в обуви, — огрызнулась она в ответ.
Его лицо было таким суровым, голос таким неприветливым, что её радостное предвкушение улетучилось.
Чего бы сейчас он от неё ни хотел, это не имело к любви никакого отношения. Разочарование оставило у неё во рту горький осадок. Одну мимолётную секунду она надеялась. Надеялась от всего сердца, от всей своей сущности. И в этой своей призрачной надежде она ждала от него какого — нибудь драматического, любовного жеста. Вместо этого он лающим шёпотом предположил, что она настолько глупа, чтобы ходить босиком по битому стеклу! Чёрт бы побрал этого человека!
Но… что она себе вообразила? Этот человек не был обычным мужчиной. Он не был одним из тех десятков мужчин, которые посвящали сонеты её глазам, приносили ей цветы или присылали милые подарки, обёрнутые в серебряную бумагу.
Нет — это был мужчина, который простой комплимент не мог произнести без того, чтобы заодно не заметить, что ваши тапочки слегка поизносились. Это был мужчина, который, делая признание, не мог смотреть женщине в глаза, который вообще не мог делать ничего другого, а только срывать с женщины сорочку.
Вот тут — то вы заполучите всё его внимание: в такие моменты его глаза мерцают, пожирая вас целиком и полностью. И тогда не он уязвим — вы.