Добрались наконец до места. У подножия Машука густо рос кустарник, если стать спиной к горе, то впереди будет видна старая железноводская дорога (во времена Висковатова она уже заросла, исследователь с трудом отыскал ее с помощью старожилов).
Лошадей оставили у проводника Евграфа Чалова (у которого их, собственно, и наняли) или же привязали к кустам, как показывали на следствии. Направились наверх к поляне между двумя кустами. Там уже ожидали Лермонтова Мартынов и Васильчиков.
Висковатов передает интересный разговор, состоявшийся у него с князем Васильчиковым.
«Когда я спросил князя Васильчикова, кто, собственно, был секундантами Лермонтова, он ответил, что, собственно, не было определено, кто чей секундант. «Прежде всего Мартынов просил Глебова, с коим жил, быть его секундантом, а потом как-то случилось, что Глебов был как бы со стороны Лермонтова. Собственно секундантами были: Столыпин, Глебов, Трубецкой и я. На следствии же показали: Глебов себя секундантом Мартынова — я Лермонтова. Других мы скрыли. Трубецкой приехал без отпуска и мог поплатиться серьезнее. Столыпин уже раз был замешан в дуэль Лермонтова, следовательно, ему могло достаться серьезнее»». Врача с ними не было — то ли никто не хотел ехать в надвигающуюся грозу ради несерьезной дуэли (очередная лермонтовская проказа, возможно), то ли вообще потому, что никто из участников также не считал эту дуэль чем-то существенным. Не приготовили даже экипажа на случай, если кто-нибудь будет ранен.
Вот еще одна странная деталь — отсутствие экипажа. Упоминается, что Васильчиков приехал в экипаже, что Лермонтов ехал, собственно, по следу колес. Арнольди также встретил Столыпина с Лермонтовым в экипаже. Куда все эти колеса подевались после дуэли, почему — Васильчикову? Глебову? — пришлось мчаться в город за экипажем, чтобы перевезти смертельно раненного, умершего Лермонтова? Восстановить события не удается в первую очередь потому, что все участники дуэли согласно лгали.
Однако вернемся к ходу поединка.
Дождь начинался или вот-вот должен был начаться. (Говорят также, что стрелялись под проливным дождем, что струи хлестали по лицам, затрудняли видимость…)
Писали, что стрелялись на десяти шагах, но это вряд ли так; вероятнее, что на пятнадцати. Так пишет в показаниях Мартынов, и это же соответствует дуэльному кодексу.
Кто-то из секундантов воткнул в землю шашку, сказав: «Вот барьер». Глебов бросил фуражку в десяти шагах от шашки (нет, не в десяти, не может быть в десяти). Длинноногий Столыпин, делая большие шаги, увеличил пространство. «Я помню, — говорил князь Васильчиков, — как он ногою отбросил шапку и она откатилась еще на некоторое расстояние. От крайних пунктов барьера Столыпин отметил еще по 10 шагов, и противников развели по краям. Заряженные в это время пистолеты были вручены им. Они должны были сходиться по команде «сходись!». Особенного права на первый выстрел по условию никому не было дано. Каждый мог стрелять, стоя на месте, или подойдя к барьеру, или на ходу, но непременно между командою «два» и «три». Противников поставили на скате около двух кустов: Лермонтова лицом к Бештау, следовательно, выше; Мартынова ниже, лицом к Машуку. Это опять была неправильность. Лермонтову приходилось целить вниз, Мартынову вверх, что давало последнему некоторое преимущество. Командовал Глебов… «Сходись!» — крикнул он. Мартынов пошел быстрыми шагами к барьеру, тщательно наводя пистолет. Лермонтов остался неподвижен. Взведя курок, он поднял пистолет дулом вверх и заслонился рукой и локтем…»
Пистолеты принадлежали Столыпину. Это были «кухенройтеры» (именно они лежали, накрытые платком, в ящике, когда Арнольди встретил Столыпина на дороге). В 1881 году Висковатов видел их в Москве над кроватью Дмитрия Аркадьевича Столыпина…
Васильчиков помнит «спокойное, почти веселое выражение, которое играло на лице поэта перед дулом уже направленного на него пистолета».
Глебов выкрикивал: «Один… два… три!»
Мартынов стоял у барьера. Он повернул пистолет курком в сторону — он называл это «стрелять по-французски» — и выстрелил.