Как вспоминают, пробовал вызывать этот оккультист и дух убитого им Лермонтова, но ничего хорошего из этого не получалось. Не отзывался наш гений.
Оправдываясь перед непрерывно увеличивающимся числом поклонников лермонтовского гения, Николай Мартынов в конце 1840-х годов стал рассказывать, будто бы главной истинной причиной дуэли был пакет с вскрытыми письмами и дневником сестер Мартыновых. Доктор Пирожков в 1885 году описал свой разговор с Мартыновым в конце 1840-х годов. Убийца Лермонтова уверял доктора, что эпизод с пропавшим пакетом будто бы и был единственной причиной дуэли. "Вот собственно причина, которая поставила нас на барьер — и она дает мне право считать себя вовсе не так виновным, как представляют меня вообще", — заверил доктора Мартынов.
Не буду подробно описывать всю эту историю, которую убедительно и доказательно точно опровергла Эмма Герштейн в своем исследовании о Лермонтове. Расскажу читателям коротко, в чем было дело. В 1837 году, за четыре года до дуэли, Михаилу Лермонтову в Пятигорске сестры Мартыновы передали для брата, к которому направлялся Михаил Лермонтов, пакет, где были письмо и дневник, туда же были положены от отца Соломона 300 рублей. Лермонтов добирался до месторасположения своей части через Тамань. В Тамани его и обокрали. Эта история блестяще передана поэтом в повести "Тамань". Встретившись с Мартыновым, Михаил Лермонтов рассказал ему о пропаже и отдал 300 рублей из своих. Позже Мартынов написал об этой пропаже родителям. И те вроде бы удивились, откуда Лермонтов узнал, что в пакете были деньги. Заподозрили, что Лермонтов, желая узнать, что Наталья Мартынова думает о нем, вскрыл пакет.
Во-первых, если бы даже Лермонтов в своем любопытстве и пошел на такое нарушение правил, тогда же, в 1837 году, и должна была возникнуть дуэль. Позже в 1838–1840 годах Лермонтов часто общался с Мартыновым в Петербурге, могли бы и там выяснить отношения. Сестра Мартынова Екатерина Соломоновна Ржевская в 1852 году рассказала об этой истории профессору Я. К. Гроту, о чем тот написал в письме поэту П. А. Плетневу: "Лермонтов же любил сестру Мартынова, который отговаривал ее от брака с ним. Однажды, когда Мартынов был в экспедиции, а Лермонтов собирался ехать в ту же сторону, m-lle Мартынова поручила ему доставить своему брату письмо и в нем свой дневник; в то же время отец их дал для сына своего письмо, в которое вложил 2000 рублей серебром, не сказав Лермонтову ни слова о деньгах. Лермонтов, любопытствуя узнать содержание писем, в которых могла быть речь о нем, позволил себе распечатать пакеты и не доставил их: в письме девицы прочел он ее отзыв, что она готова бы любить его, если б не предостережение брата, которому она верит. Открыв в письме отца деньги, он не мог не передать их, но самое письмо тоже оставил у себя. Впоследствии старался он уверить семейство, что у него пропал чемодан с этими письмами, но доставление денег изобличило его. Однако в то время дело осталось без последствий".
Как всегда, поздние воспоминания кого бы то ни было — путаные и неверные. И сумма денег не та, и намерение Лермонтова жениться на Наталье Мартыновой — сомнительное. Но пропажа пакета была, а также всего имущества самого Лермонтова.
Во-вторых, не стал бы поэт ради оправдания себя придумывать целую сцену в романе "Герой нашего времени". Не стоит того Мартынов. К тому же обворованный Лермонтов, приехав в Ставрополь, не смог из-за кражи сразу же явиться к начальству, пока не справил себе новый мундир взамен украденного, за что и получил нагоняй, так как в штабе нашли, что он должен был явиться сразу, в чем приехал.
Вся надуманная Мартыновым история заключалась в том, откуда Лермонтов узнал про вложенные в пакет деньги. О деньгах могла рассказать и сама сестра Мартынова, мог упомянуть и Николай. Пакет мог невзначай разорваться в походной дороге. Ничего в этом страшного и позорного нет. Мать Мартынова писала 6 ноября 1837 года сыну: "Как мы все огорчены тем, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли. Он освободил тебя от труда их прочитать, потому что в самом деле тебе пришлось бы читать много: твои сестры целый день писали их; я, кажется, сказала: "при сей верной оказии". После этого случая даю зарок не писать никогда иначе, как по почте; по крайней мере остается уверенность, что тебя не прочтут…"