На подлинном подписали:
Николо-Лесновский протоиерей Иоанн Иоаннов, секретарь Савва Смиренов, повытчик Александр Лисицын.
С подлинным верно: колежский регистратор Борисов.
Подлинное свидетельство получал обратно студент Михаил Лермантов“.
У сего свидетельства Его Императорского Величества Московской Духовной Консистории печать».
Счастливая жизнь супругов продолжалась недолго, виной тому и болезненность жены. Но я согласен с первым биографом поэта П. А. Висковатым, что «…ревнивая любовь матери к дочке, при недоброжелательстве к мужу ее, усугубила недоразумения между ними». Не будем оправдывать и обелять отца: после размолвок с супругой нашлась там же в Тарханах, прямо в имении особа, ставшая возлюбленной Юрия Петровича. Это еще более накалило атмосферу в доме. Да и чисто лермонтовский взрывной характер противоречил всей устойчивой атмосфере в обширном имении Арсеньевых. Хотя, как говорят, крепостные очень уважали его, называли «добрым, даже очень добрым барином». Сами Столыпины и Арсеньевы считались даже в нравах того времени крепостниками. Всё это и привело к тому, что после смерти от чахотки матери Михаила Лермонтова, Марии Михайловны, в 1817 году, на двадцать втором году жизни, по сути, ее мужу, ставшему вдовцом, Юрию Петровичу было отказано от дома. Жить с отцом своего внука властная бабушка не пожелала.
Через девять дней после смерти жены Юрий Петрович Лермонтов уехал в тульское Кропотово. Сын остался без отца. Можно бы и поупрекать его, как делают иные, что же отец бросил своего сына, вот и виноват, обрек на одиночество. Можно и позлословить по поводу его отцовства. На самом-то деле, уехав в Кропотово, отец потребовал к себе сына. Не кто иной, как граф Сперанский пишет уже 5 июня 1817 года брату бабушки, Аркадию Алексеевичу Столыпину: «Елизавету Алексеевну ожидает крест нового рода: Лермонтов требует к себе сына и едва согласился оставить еще на два года. Странный и, говорят, худой человек; таков, по крайней мере, должен быть всяк, кто Елизавете Алексеевне, воплощенной кротости и терпению, решится делать оскорбление». Такие нравы царили в высшем свете того времени, впрочем, царят и доныне, попробуй у знатной барыни отобрать собственного родного сына, сразу и негодяем станешь в глазах всего «света». Об этом и пишет отцу в своем стихотворении 1831 года Михаил Лермонтов:
Откуда было знать шестнадцатилетнему подростку, что не по своей воле уединился от сына Юрий Петрович в Кропотове. Бабушкой всё было сказано прямо и более чем жестко. Если отец забирает сына к себе, то всё свое наследство Елизавета Алексеевна передает роду Столыпиных, внуку не оставляет ничего. Да и в воспитании бабушка отказывалась принимать какое-либо участие. Никаких воспитателей, никаких пансионов. Елизавета Алексеевна готова была щедро тратиться на внука, безмерно баловать его, не жалеть денег на образование, но… в том случае, если она сама распоряжается его судьбой. По завещанию 1817 года внук, для того чтобы вступить в будущее наследование всем ее имуществом и капиталами, обязан был оставаться у своей бабушки. Право безраздельно распоряжаться судьбой внука она затвердила завещанием, в котором объявляла его своим единственным наследником — только при условии отказа зятя брать сына к себе. Юрий Петрович вынужден был пойти на эту жертву, так как не мог обеспечить его будущее.