Так ли это было? Работники музея в Тарханах уверяли меня, что это довольно сомнительная история, зафиксированная одним из ранних и не всегда точных биографов Михаила Лермонтова П. К. Шугаевым. По другому предположению, Михаил Васильевич умер совершенно неожиданно от удара, в самую веселую минуту на Святках, будучи в актерском костюме могильщика… Есть и другие версии.
Увы, в биографиях Лермонтова нет почти ничего конкретного. Много неточностей и в замечательной книге Висковатого, есть они и у Андроникова, и у Мануйлова, наверняка найдутся и в этой книге. В любом случае, я рассказываю в своей книге то одну, то другую понравившуюся мне версию жизни поэта и его семьи. И ничего не скрываю.
Начиная с рождения поэта, и даже с рождения его родителей, заканчивая его гибелью, почти нет абсолютно точных документов. Я очень ценю текстологов, биографов, годами уточняющих ту или иную дату его жизни, время написания стихов, авторство сомнительных произведений. Честь им и хвала. Но при всем этом в Лермонтова надо просто верить. Не разгадывать его, а верить и видеть. Он поэтому и есть самый русский поэт на земле. Это о нем Тютчев писал: «Умом Россию не понять… / В Россию можно только верить». Так и в гений Лермонтова — только верить. Какие бы спекулятивные биографические сюжеты ни выдвигали ныне литературоведы.
Так или иначе, но дед Михаила Лермонтова скончался внезапно 2 января на новогоднем балу. Иные исследователи пишут о возникшей ненависти Елизаветы Алексеевны к своему супругу, мол, даже в Пензу уехала, чтобы не присутствовать на похоронах. Якобы сказала: «Собаке — собачья смерть». Но зачем же она уговорила в честь покойного супруга назвать внука Мишенькой? Хотя у Лермонтовых была давняя традиция называть старших сыновей Петрами или Юриями. Во имя памяти своего мужа сумела бабушка убедить зятя пойти на уступку. Да и целый храм сумела воздвигнуть — Михаила Архангела, в его же честь. И отъезд во время похорон в Пензу, скорее, предпринят для того, чтобы раздать после гибели мужа все связанные с ним вещи. Не могла она перенести самого вида похорон. Признавалась же Елизавета Алексеевна гораздо позже: «Я была немолода, некрасива, когда вышла замуж, а муж меня любил и баловал… Я до конца была счастлива». И это ощущение счастья она сумела перенести вплоть до гибели внука, сосредоточивая любовь свою то на дочери, то на внуке, и не желая видеть никого вокруг них. Думаю, бабушка не то что невзлюбила конкретно Юрия Петровича, она бы также отнеслась к любому другому мужчине, отобравшему у нее единственную дочь. Ведь и позже она очень боялась, что кто-то из девиц сумеет оженить на себе ее Мишеля, она не терпела всех его возлюбленных. Вот и к увлечению своего супруга Елизавета Алексеевна отнеслась с излишней серьезностью. Расстроила все планы муженька, в результате получила его похороны. Жаль.
Увы, театральность провинциальных помещиков нередко приводила к печальным финалам.
С лермонтовских времен в Тарханах сохранился храм Архистратига Михаила. Строить его начали еще в 1826 году «тщанием означенного села помещицы Гвардии поручицы Елисаветы Алексеевны Арсеньевой» — говорится о церкви в ведомостях за 1836 год. Затейливые интриги Елизаветы Алексеевны потрясают: она, когда надо, меняет свой возраст на добрый десяток лет, сносит старую церковь в селе, чтобы получить право на строительство новой, сначала строит в своем имении храм Марии Египетской, в память о погибшей дочери, а затем уже с размахом, и храм Архистратига Михаила, и в память о муже, и во здравие любимого внука, тоже Михаила. Новую церковь было решено поставить вместо церкви Николая Чудотворца, «за ветхостью уничтоженной», престол которой когда-то дал название селу — Никольское. Лишь в 1840 году строительство было закончено, и храм стараниями Елизаветы Алексеевны был освящен во имя архистратига Михаила — небесного покровителя ее внука. Михаил Лермонтов успел увидеть этот храм в последний тарханский приезд.
После похорон любимого мужа всё легло на бабушкины плечи. Большое хозяйство, сотни крепостных, маленькая дочка. Но все Столыпины были неплохими хозяйственниками.