В обеих пансионских тетрадях Лермонтова 1829 года переводов из Шиллера много. Шиллера очень любил Раич, инспектор Павлов, а профессор Максимович, у которого Лермонтов в пятом классе слушал курс естествознания, приводил на лекциях примеры из литературы, и особенно часто из Шиллера. Сверстник Лермонтова, Герцен целый период своего студенчества назвал «шиллеровским».
В творчестве пансионского периода Лермонтов иногда продолжает выполнять задания учителей и упражняется по тематике Дубенского. Есть у Лермонтова и цикл стихотворений из шести портретов, сделанных на тему «Характеры». Первый наиболее интересен и по законченности характеристики, и по своеобразию формы:
Он не красив, он не высок;
Но взор горит, любовь сулит;
И на челе оставил рок
Средь юных дней печать страстей.
Хотя здесь много шаблонных слов и выражений (чело, рок, печать страстей), но ритм стихотворения оригинален. Сплошная мужская рифмовка (рифмуется один последний слог), притом с внутренними рифмами (горит - сулит; дней - страстей), делает это стихотворение энергичным. Самый ритм стиха помогает созданию характера, который близок автору-подростку, полному внутреннего огня. Музыка стиха выражает то, о чем поэт хотел, но не всегда умел сказать словами. Интересна и позднейшая приписка в автографе: «Этот портрет был доставлен одной девушке: она в нем думала узнать меня: вот за какого эгоиста принимают обыкновенно поэта». Приписка не меньше характеризует четырнадцатилетнего автора с его ребяческим позированием, чем и сам портрет.
В рукописном сборнике 1829 года находится первое стихотворение Лермонтова о демоне. В литературе тех лет неоднократно встречается образ демона, и свое стихотворение Лермонтов назвал «Мой демон». Но как еще не похож этот демон, собрание всех зол и пороков мира, на свободного мыслителя, героя будущей поэмы! Стихотворение «Мой демон» близко по своей идейной основе первому стихотворению сборника - «Посвящение N N.», написанному в духе да и в манере «Общих наставлений взрослому воспитаннику». Благонравный напоминает заблудшему товарищу о том, что «путь ко счастью труден //От той страны, где царствует порок!…».
Последнее стихотворение того же рукописного сборника резко отличается от первого, в котором поэт назвал землю страной, где «царствует порок»:
Я не пленен небесной красотой;
Но я ищу земного упоенья.
В стихотворении «К другу» он так подытожил пройденный путь:
И я к высокому, в порыве дум живых,
И я душой летел во дни былые;
Но мне милей страдания земные:
Я к ним привык и не оставлю их.
Борьбу за земное, человеческое, начатую на страницах своего рукописного сборника, Лермонтов продолжал вести в течение всей своей короткой жизни. Мы встречаемся с этой темой и на страницах следующей черновой пансионской тетради, относящейся к осени - зиме 1829 года. Помещенная здесь «Молитва» звучит как гордый вызов:
Не обвиняй меня, всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильной
С ее страстями я люблю…
Изменяется и образ демона. Первый набросок поэмы находится в той же черновой тетради. Он очень отличается от лирического стихотворения «Мой демон» из рукописного сборника и непосредственно следует за «Молитвой». Он без заглавия. Написан быстрым нервным почерком, как пишут, когда наконец выливается то, что давно накопилось, но никак не могло найти себе выражения. «Печальный демон, дух изгнанья» - так начинается поэма.
Мрачный демон лирического стихотворения предшествующей тетради, собрание всех зол, превратился в духа сомненья, в печального духа изгнания. Он летает над землей и тоскует, как тоскуют люди. Этот образ изгнанника небес - ответ на лирическое обращение к Богу: «Не обвиняй меня, всесильный…» «Всесильный» покарал свободолюбивого ангела, и он стал изгнанником небес - Демоном.
Еще в 1826 году до Николая I дошло, что в Благородном пансионе «господствует неприличный образ мыслей», а в 1827-м Бенкендорф писал, что «самую гангренозную» часть империи составляют «дворянчики от 17 до 25 лет», «экзальтированная молодежь», зараженная революционным духом, - «настоящие карбонарии».
11 марта 1830 года, в перемену, воспитанники, как обычно, веселой ватагой с шумом высыпали из классов. Учителя отдыхали в своей комнате, а в сенях мирно подремывал старик сторож.