- Садись, Брано, поешь с нами. Попробуй это новое блюдо. Хинкали называется и не спрашивай, откуда это название.
Оли уже метнулась и преподнесла Брано деревянный тазик с водой. Вся деревня уже знала, что в этом доме перед едой надо обязательно мыть руки и Брано безропотно сполоснул свои мозолистые ладони. Затем, недолго думая, ухватил с блюда один пельмень и не мудрствуя долго закинул его в рот. Ольт дернулся в тщетной попытке его остановить, но не успел. На лице Брано было написано благостное выражение, пока он не раскусил тесто и в рот хлынула огненная жидкость. Он выпучил глаза, не зная, что делать. Обычаи, завещанные предками и вбитые на уровне подсознания, не позволяли ему плеваться в чужом доме, тем более пищей, преподнесенной хозяином. Оставалось только жалобно мычать. Оли, не в силах сдерживаться, фыркнула, уткнувшись в стол. Лако, который с чавканьем уже доел свою бурду из обрезков мяса и теста, заинтересовавшись необычными звуками, склонив голову набок, уставился на Брано, может еще чего перепадет. Бывало, что от едоков за столом, особенно от юной хозяйки, частенько прилетали вкусные кусочки вечно голодному медвежонку. Но нет, этот жадный Брано судорожно сглотнул, так и не открыв рот, и с усилием протолкнув в свой пищевод огромный пельмень, отчего на шее вздулись все вены, и от души выдохнул:
- Га! – и теперь, часто дыша, жадно хватал широко раскрытым ртом воздух, осуждая ошпаренную полость рта. Ольт тут же подал ему берестяной ковш с холодной водой. Карно осуждающе покачал головой:
- Что же это ты Брано? Блюдо новое, ты хотя бы спросил, из чего оно да как его есть. А ты сразу хвать и в рот.
- Да кто же знал-то… Не ожидал. Горячее, однако. Что-то я не распробовал. Хозяйка, а не наложишь ли ты мне этих… ну как их… ну короче, этих кусочков теста с мясом еще?
Истрил, по-доброму улыбаясь, наложила полную миску и подала Брано:
- Кушай, Брано. Это называется «хинкали» и их придумал наш Ольти.
- Да, силен Ольт. Чего только не придумает. Одна лесопилка с мельницей чего стоят. Большая помощь нашей деревне. И откуда это только у него. – они разговаривали о нем, как будто Ольт не сидел тут же. Как же, деревенский этикет. Нельзя хвалить детей в лицо, в присутствии родителей. Иногда Ольта так доставали эти деревенские традиции. Да еще и свалил все в одну кучу, наряду с едой и мельницу с лесопилкой. Дерёвня.
В последнем предложении не было вопроса, только малая толика удивления и констатация факта. Брано знал, что ответа все равно не получит. Некоторое время за столом слышались только хлюпающие звуки высасываемого из хинкали бульона и громкое чавканье. Говорить во время еды считалось неприличным, но чавкать и причмокивать – это было обязательным, что бы хозяйка дома могла видеть, как ценят и одобряют то, что она подала гостям. Вот такие здесь были хорошие манеры. Беззвучно ел только один Ольт и здесь уже плевать ему было на этих приверженцев традиций. Он так привык. Первой, съев четыре хинкали, наелась Оли. Ненамного перегнал ее Ольти, оприходовав целых шесть штук. Конечно все рекорды побил Карно, забив в свой живот пятнадцать гигантских полновесных пельменей и с некоторым сожалением отвалился от стола со словами:
- Уф! Ну Истрил, ну хозяйка, угодила. Благодарствую за вкусную пищу. Но хватит, пожалуй, а то мне еще с дружиной тренировку проводить. – затем глубокомысленно подняв указательный палец с видом мудреца изрек: - Последнее это дело – бегать кросс с набитым брюхом.
Он вообще частенько употреблял слова и целые фразы, вынесенных из вечерних бесед с Ольтом. Особенно ему ужасно нравились выражения, которые выскакивали из Ольта непроизвольно, когда тому не хватало слов в процессе обучения. В горячке он, получив свои первые знания по командно-матерному в далекой молодости еще в Советской Армии, начинал выражаться на великом и могучем, в котором воинские команды смешивались с ругательствами самым причудливым образом. Карно, слыша к добавлению уже известных команд все эти новые неизвестные термины на непонятном ему языке, да еще так причудливо связанные с воинской наукой, принимал их за не просто воинские команды, а за некие небольшие заклинания, помогающие для лучшего усвоения военной науки. Уж слишком эффектно и к месту они звучали. А может он принимал их за таинственные заклинания, поведанные Ольту самим Единым? Кто ж его знает. Наверно в чем-то он и был прав, во-всяком случае эффект от их применения явно был так сказать налицо, и поэтому если он услышал что-то новое, то можно было быть уверенным, что вечером, наедине будет допрос с пристрастием с выяснением всех тонкостей, связанных с каким-нибудь новым термином. Ольту было смешно и грустно, слава первого матерщинника его не прельщала. Не так он представлял себе прогресс. Ну как он мог объяснить какой-нибудь многоэтажный мат с упоминанием всего окружающего животного мира, всех родственников и остального народа, да еще в самом невероятном сочетании с каким-нибудь персонажем, не желающим понять простейшие команды? А ведь он еще не употреблял большой боцманский загиб, который знал с детства, проведенном в большом портовом городе. Зато дружина прониклась к своему воеводе подлинным уважением, который на занятиях с привычным видом так и сыпал новыми словечками типа «маневр», «построение» и прочими, щедро пересыпая их волшебными заклинаниями, из которых самыми мягкими были «зелень необмятая», «долбодятлы хреновы» или «ушлепки недоделанные», сказанные на русском матерном. Воины не понимали, но проникались.