Ольту не нравилось такое положение дел. Его циничный успел взвесить и оценить все последствия такого, с позволения сказать, боя и они ему не понравились. Учитывая будущее развитие событий, ему не нужны были добренькие, размякшие от сочувствия, дружинники. Ему нужны были волки, которые без всякой жалости загрызут любого, отбросив в сторону все симпатии и даже чувство равнодушия было неприемлемо. Ему было нужно, чтобы преобладающим направлением движения их душ стала ненависть к врагам деревни. А эти, сейчас безвольные и безобидные, именно такими врагами и были. И не приди сегодня деревенская дружина сюда, завтра эти вояки, протрезвев, пришли бы в их деревню и еще неизвестно, чем бы тогда все закончилось.
Ольт подошел к Карно и отозвал его в сторону. Никто не слышал, о чем они говорили, они отошли достаточно далеко, но то, что Ольт что-то доказывает, это по его жестам поняли все. Видно было, как мальчишка что-то говорил, а воевода, хмурясь и временами несогласно поднимая руку, слушал. Но видно доводы Ольта оказались убедительными, так как Карно минут через десять махнул рукой в жесте: «Единый с тобой, делай как знаешь» и подозвал ближайшего десятника.
- Найдите из этих, - он указал на сопяще-храпящую кучу рукой, - барона Кредрона и приведите ко мне. И соберите на сход всех деревенских. Через несколько минут двое дружинников приволокли пьяного в умат барона со связанными за спиной руками, оказавшимся здоровенным детиной с бычьей шеей и черной густой бородой. Он ворочал налитыми кровью глазами и надувал щеки в тщетной попытке выругаться сквозь мешающий ему кляп. Народ уже вытащил из петли тело старосты и положил рядом с еще одним трупом, женщиной, чье горло было безжалостно перерезано. Крестьяне, еще не понявшие, что власть переменилась и не знающие, чего им еще ожидать, молча собирались в толпу. Тут и там виднелись, освобожденные из коровника старосты, местные мужики в разной степени побитости. Двое из них, не в силах стоять самостоятельно, опирались на плечи жен и детей. В глазах крестьян, еще не отошедших от ужасов последних дней, было выражение безысходности и какой-то покорности, происходящей от бессилия, что-то изменить.
- Полусотня! Строиться в две шеренги! – рев Карно был слышен на другом краю деревеньки.
Уж что-что, но разного рода построения дружиной были выучены назубок и вбиты в мозги на уровень рефлексов. Не прошло и двух минут, как десятки во главе своих десятников стояли в строю напротив толпы крестьян. И те, и другие притихли, не зная, чего ожидать. Карно прошелся вдоль строя, внимательно вглядываясь в своем большинстве безусые лица. Воевода прошелся до конца шеренги и подал команду:
- Равняйсь! Смирно! Вольно! – мощный густой бас сделал бы честь любому прапорщику времен столь памятной Ольту Советской Армии. – Всем молчать и слушать.
Карно подал знак Ольту, уже стоявшему рядом с бароном Кредроном. Тот сидел, опираясь спиной об колесо телеги, притащенной для снятия тела старосты с ворот. Ольт с трудом вытащил крепко забитый кляп.
- Быдло! Быдлища… Кха… Всех повешу, на ремни нарежу! Живых еще на ремни пущу! Кха… Суки! Ублюдки! Глаза повыкалываю! Вы еще узнаете барона Кредрона! Кха… На кол посажу! Мало я вас резал! – барону не хватало слов, чтобы выразить всю свою ненависть, он задыхался от желания высказать все и сразу. Ольт, несмотря на яростное сопротивление, затолкал кляп обратно и опять стало тихо. Карно опять пошел вдоль строя своей дружины, тыкая пальцем то в одного, то в другого.
- Ты сука, а ты ублюдок, знаешь, что такое ублюдок? Знаешь… А тебе выколют твои такие красивые голубые глаза, а тебе загонят в задницу кол и будешь медленно гнить на нем, пока не подохнешь. О, Свельт! А тебе, как десятнику, будет особая честь. Из твоей крепкой спины нарежут ремни. И всех вас повесят. Повесят за ваши славные крепкие шеи. Молчать! Что, щенки, расслабились, добрые стали? Пожалели этих уродов? Так мало того, что вас убьют, вот такое, - воевода показал на труп старосты, - сделают с твоим отцом, Кольт. А вот так обойдутся с твоей матерью, Серьга. Молчать! Я сказал! – Карно оборотился к деревенской толпе. – А не расскажете ли моим добрым воинам, кто и как над вами измывался?
- Да все они одним миром мазаны. – раздался из толпы неуверенный голос. И как прорвало. Заголосили бабы, заскрипели от сдерживаемой ярости зубами мужики. Крестьяне тыкали пальцами то в одного, то в другого пленника, перечисляя все их пакостные деяния. Карно подождал минут десять и поднял руку, призывая к вниманию: