- Ну вот и хорошо. А расскажи-ка нам об твоих отношениях с графом Стеодром. Как ты его обманываешь, сколько с этого имеешь, и кто еще в этом занят. Ну!
Сейчас на лице управляющего даже самый придирчивый взгляд не заметил бы даже капельки хитрости. Один только непомерный страх и желание скорее высказаться, что бы наконец кончились эти мучения. А говорить ему было о чем. Как на исповеди, то ли окончательно сломавшись, то ли, что бы протянуть время он рассказывал обо всем подряд, нагромождая самые различные сведения одно на другое, путаясь в словах и захлебываясь от собственной скороговорки, вылетающей из слюнявого рта, вереницы слов. Что-то про придворную жизнь у наместника провинции, про то как граф Стеодр прижал все графство, требуя денег, какие лентяи собственные дружинники, которые только и умеют просить деньги за службу… Хотя управляющий и был до смерти напуган, но привычка изворачиваться до последнего видно въелась уже в кровь, и он продолжал обвинять всех и вся, выгораживая себя любимого. В другое время Ольт может быть ради интереса и послушал бы, но не сейчас. Ольт вздохнул, горбатого могила исправит, и подал знак Карно. У них уже было обговорено, что и как делать в случае несговорчивости управляющего. Карно вышел и за шкирку втащил в спальню старшего сына и приставил тому к шее нож. Тот мычал сквозь кляп и выпученными глазами с ужасом смотрел на своего отца. Намек был яснее ясного. Вот тогда язык у управляющего и развязался по-настоящему.
Он рассказывал о своих делишках и если бы Ольт не прошел хорошую школу в прежнем мире, то наверно негодовал и удивлялся бы тому, сколько подлости может таиться во внешне благообразном человеке, как негодовали и удивлялись сейчас его товарищи. Уставившись в одну точку управляющий тусклым невыразительным голосом рассказывал, как он подвязал к себе окрестных баронов, заставив их предать своего господина, как искажал и сам сочинял приказы графа, как подминал под себя всю и так чахлую экономику графства. Не то, чтобы облик графа оказался так уж чист и безоблачен, но как оказалось о многих делишках, которые ему приписывались, он был ни сном, ни духом.
Карно с Оглоблей только скрипели зубами, когда выслушивали, как баронские дружины под корень разоряли деревеньки, продавая в рабы крестьян. Конечно официально рабства, как такового, в королевстве не было, но кто мешал опутать крестьянина долгами и закабалить его до самой смерти и повесить долг еще и на детей? Те же яйца, только в профиль. Это было даже хуже Империи Венту. Те хоть открыто признавали рабство и не лицемерили, называя фактических рабов должниками и мятежниками. Ольта же удивляло, что в таком дремучем средневековье смог появиться такой изощренно коварный ум, место которому было в эпоху развитого капитализма. Конечно управляющему было далеко до акул бизнеса, которых знавал Ольт в бытность его Витольдом Андреевичем, да и схемы обогащения его были простоватыми и примитивными, но сам факт настораживал. Впрочем, Ольта это не пугало, местным, несмотря даже на появление таких уникумов, было еще далеко до знаний, как облапошить народ или убрать конкурентов, которыми владел он. Кстати и операцию по устранению Арнольта, отца Ольта, придумал и разработал управляющий, а привел в исполнение незабвенный барон Кведр, поведав всему миру, что это приказ графа. Стеодр оказался не при чем, что, впрочем, не делало его мягким и пушистым. Тоже то еще дерьмецо, но его вины в смерти Арнольта не было, разве что косвенно.
Местные бароны тоже оказались обмануты, хотя и не подозревали еще об этом. Нет, в начале управляющий честно старался навести с ними мосты, чтобы захватить власть в графстве, но когда в баронстве Бродра нашлось месторождение железа, то обоюдная жадность застила мозги вчерашним сообщникам. Ведь это деньги, большие деньги, и никому из них не хотелось делиться даже еще толком не разведанными залежами и будущими барышами. И Бродр и управляющий решили, что совладельцы им не нужны, как не нужны и свидетели в лице других баронов. Получилось так, что пока они примеривались к горлу друг друга, лесовики невольно начали решать эту проблему, резко сократив поголовье баронов в отдельно взятом графстве. Хорошо еще, что управляющий, соблюдая свои интересы, не сообщил об этом графу.
Рассказал управляющий и о своих захоронках, одна из которых находилась в доме, где хранились деньги на текущие расходы, а одна оказалась в лесу, основная, где он держал все свои накопления. Наконец, после непрерывного почти часового монолога он замолчал. К окончанию своего повествования к нему в какой-то мере вернулись самообладание и по ожившему взгляду можно было понять, что к нему вернулась надежда выжить любой ценой, и его цепкие глазки ищуще бегали то по налетчикам, то по входной двери, а кулаки непроизвольно сжимались, будто в них попало оружие. И это неистовое желание вывернуться из безвыходного положения сквозило у него из прищуренных век так откровенно, что несмотря на всю свою хитрость, он просто не мог его утаить от суровых лесовиков. Так наверно ведет себя лисица, попавшая в западню. У налетчиков так и чесались руки свернуть поганую головенку, но они помнили инструктаж, проведенный им Ольтом, на котором он четко и ясно объяснил им, почему надо оставить управляющего живым. Пока живым. Была у него мысль сделать в будущем управляющего своим агентом. Уж больно у него должность была хорошая и многие вопросы можно было решить, не прибегая к крайним мерам.