«Что это за замок такой?»
Галка терпеливо ждала, зябко обняв себя за плечи: её снова начал пробирать холод. Провозившись с хитрой защёлкой долгие десять минут, за которые рабочая рука успела десять раз отсохнуть, доктор, не спрашивая вошёл и с любопытством взглянул на механизм. Огромная щеколда была намертво вделана в дверь: если выдирать, то только с мясом. И вместо обычных двух карманов для запора сверху и снизу - целый лабиринт.
В ответ на молчаливый вопрос, Птица смущённо пожала плечами.
- Так надо. Нельзя, чтобы дверь можно было просто так открыть снаружи. Это во всех домах, где кто-то живёт, не только у меня.
- Почему? Зачем все эти ухищрения? От кого вы прячетесь?
Лицо Галки, которое она, забывшись, перестала прятать, резко помрачнело.
- От всякого. - Нехотя ответила она. - Вы сами увидите.
Внутри было очень темно и душно - заколоченные окна почти не пропускали в комнаты свет и свежий воздух. Тонкие белые лучики тянулись из щелей между досками, рассеивались по полу, по стенам. В них были видны мириады мягко дрейфующих через дом пылинок. Галка ориентировалась в знакомом пространстве свободно, несмотря на темноту, а доктор остановился у входа не решаясь идти дальше, пока не привыкли глаза, хотя гулкое эхо от их шагов подсказывало, что в комнате совсем пусто.
Зашипела разгорающаяся спичка. Галка зажгла несколько свечных ламп, наполнивших её жилище теплыми, дрожащими пятнами света и длинными тенями, которые, казалось, жили своей жизнью.
В доме действительно царило запустение: он выглядел заброшенным и одряхлевшим, хотя частично сохранившаяся отделка всё ещё напоминала о былом аристократизме. Вскоре обнаружились остатки некогда дорогой, стилизованной под старину мебели: она вся или была разобрана на части или подпирала двери и загораживала окна, оставляя открытыми только коридор, прихожую и маленькую комнату. Главный вход был заколочен наглухо, двери охранял громоздкий чёрный рояль. Доктор подошёл к нему, провел ладонью по шершавой поверхности, с которой давно слез весь лак, открыл заедающую крышку, хотел пробежать пальцами по оставшимся клавишам, но почему-то передумал.
- Кому принадлежал этот дом? - Он смутился, не понимая, почему решил, что здесь когда-то жили совсем другие люди, но Галку это совершенно не обидело.
- Я не знаю. Но хозяева, явно не были бедными и любили красивые вещи.
- А что со вторым этажом?
- Он забаррикадирован - не проберёшься. Тут ещё и мансарда есть, но её тоже пришлось завалить. Такой дом, наверное, здорово было иметь раньше. А сейчас, чем больше в убежище входов и выходов, тем выше риск, что тебя достанут. Поэтому всё заколачивают.
Галка сняла вымокшую куртку, оставшись в заношенной, местами дырявой серой рубашке с коротким рукавом. Доктор не был уверен, кажется ли ему это из-за слабого освещения или нет, но на коже Птицы, на руках, шее, на голом затылке и на лице он различал небольшие тёмные пятна: одни почти черные, другие - чуть бледнее.
- Где ты так сильно расшибла лицо?
Он решил не спрашивать напрямую, но сразу понял, что, даже заходя издали, умудрился задеть что-то, чего касаться не стоило: Галка тут же напряглась.
- С лестницы упала и ударилась. - Она ляпнула первое, что пришло в голову, и оба чуть не скривились, ощутив всю неправдоподобность этого объяснения. - Правда. Здесь неподалёку есть заброшенные многоэтажные дома. Я лазала там и упала.
«Вот дура. Надо же было вспомнить именно это». - С досадой подумала Птица, ежась под скептическим взглядом Джоша.
- Дай, хотя бы взглянуть. - Со вздохом попросил он, поняв, что выпытывать правду бесполезно. - Такие ушибы нельзя просто так оставлять. Я - врач, могу что-нибудь придумать.
- Не нужно. Само пройдёт. - Она отрицательно мотнула головой и отвернулась, надеясь таким образом оборвать опасный разговор.
Доктор озадаченно нахмурился. Нервная, неразговорчивая, замкнутая и вялая, Галка напоминала ему детей из его собственной врачебной практики. Апатичных, парализованных заниженной самооценкой и нездоровым перфекционизмом, который часто взращивали их же родители, благо среди них были люди, достаточно разумные, чтобы не пускать такие проблемы на самотёк. В большинстве случаев они вполне могли справиться и сами, без помощи таблеток или длительных психотерапевтических сеансов. Достаточно было просто разобраться и показать, где заканчиваются их настоящие желания и начинаются навязанные, чужие, и они оживали, начинали бороться. Комплексы, конечно, никуда не исчезали, но и переставали быть непреодолимым препятствием. Разум сам проламывал возведённые им же стены, если у него был достаточно мощный стимул. Наблюдать за тем, как это происходит, как проводится граница между личным и общественным, реальным и надуманным, как прежде стиснутый рамками правил человек начинает ловко между ними маневрировать, было личным удовольствием доктора Мерси.