Этот человек вызвал бы определенные вопросы у любого жителя Леса, но для Змея он выглядел совершенно дико. Довольно высокий, плечистый мужчина медленно шёл по тропе, ничего вокруг не замечая и зачем-то светил себе в лицо, странным образом удерживая фонарь на ладони. Полоз, прищурившись и незаметно для себя прикусывая костяшку пальца, всматривался в него. По мере того, как человек приближался к его укрытию, становились видны светлые, зачесанные назад волосы, черты лица, резко выделенные белым светом: широкие скулы, низкие прямые брови, крупный, ровный нос. Но дело было не в лице, и даже не в аккуратной, чистой одежде. Его странность, такая очевидная, она бросалась в глаза, её можно было почувствовать кожей.
Не издавая ни единого материального звука, он шумел чуть ли ни на весь Лес. Его собственный свет перекрывал свет его фонаря. На расстоянии Змей кожей ощущал что-то похоже на тепло. И не было узла, источника: всё распределено равномерно, как в сосуде.
«Как у Галки».
Незнакомец пришёл откуда-то извне, в этом невозможно было усомниться. Он вызывал у Полоза безотчетное чувство тревоги, совершенно не похожее на давление, которое оказывала чаща. Тени должны были слететься на такой яркий маяк в мгновение ока, но их не было, словно они разбежались, чего-то испугавшись или, охваченные несвойственной им нерешительностью, незаметно наблюдали издали, как и он. Где-то внутри у него сжималась, слабо пульсируя, похожая на тошноту боль. Отголосок чего-то, что должно было случиться в будущем. Змей верил в предчувствия, особенно - в плохие. Тревожные сигналы были информацией, которая по какой-то причине не могла быть обработана сознательно, но не становилась от этого менее важной.
Было бы разумно пропустить его вперед и проследить, что он будет делать дальше. Но беспокойство нарастало, мешало думать, мысли начинали беспорядочно роиться в голове.
«Стоит ли его пускать?»
Кем бы он ни был, он не останется в стороне. Лес балансировал на грани, готовилась новая война. Он обязательно что-нибудь сделает, натворит по глупости, нарушит и без того хрупкое, еле-еле установленное равновесие.
Змей напряжённо застыл, продолжая одними глазами пристально следить за незнакомцем. Лицо спокойное, бесстрастное, но мышцы словно свело спазмом. Он никогда не мог поймать момент, когда это состояние начиналось, как бы ни старался. Когда выбор не основывался на логических вычислениях, когда невозможно было умом определить, что будет правильно, а что - нет, он терялся и цепенел.
Правая рука Змея вздрогнула и незаметно для него, цепляясь пальцами за спутавшуюся с тонкой травой листву, маленькими рывками поползла к лежащему в стороне оружию.
В таких случаях, когда данных для принятия решения было недостаточно, в ход шли личностные предпочтения, интуитивные знания и эмоциональная составляющая. Обычно этому давали романтическое определение «слушать своё сердце». Он не знал, ни кто он, ни есть ли у него «сердце».
«Не стоит. Он здесь не нужен».
Вывод пришёл спонтанно. Холодная гладкая рукоять копья удобно легла в ладонь. Кивнув самому себе, Змей дождался, пока мужчина на нижней тропе полностью не минует его и тихо поднялся. Расстояние было совсем небольшим, рассчитать так, чтобы на пути жала не оказалось препятствия, было проще простого. Куда бить было неважно.
«Но убийство - это плохое решение».
Болезненное тянущее ощущение где-то в животе кричало: «Ошибка! Ошибка! Ошибка!», пока рука делала замах.
Голову вдруг пронзило острой пульсирующей болью, из глаз хлынули слёзы, мир вокруг поплыл и пошел крупной рябью, дробясь на мелкие кусочки, которые тут же перемешивались между собой, полностью дезориентируя его. Он уже не понимал, что делает: боль и рассыпавшийся перед глазами мир ослепили и оглушили его.
Пусть левая рука не знает, что делает правая. Тогда она ничего не испортит. Но случившееся было результатом того, что правая даже не знала о существовании левой.
Последнее, что он ощутил перед тем, как мир стал тёмным и мягким - удар о землю.
Что ты такое?
Змей лежал на спине, раскинув вялые неподвижные ладони и не шевелился. Он практически не осознавал, что очнулся. Над самым его лицом нависало что-то бесформенное, чёрное, влажно блестящее, и тяжело, болезненно дышало. Он смотрел вверх, не моргая, с усталой безучастностью в безжизненных глазах и не мог понять, что именно видит. Зрение словно раздвоилось, одновременно показывая два совершенно разных, плывущих изображения. Голову разрывало от высокого, невыносимо громкого звона, лишая способности мысли. Кроме боли была слабость. Не было сил двигаться, не было сил думать, не было сил даже чтобы захотеть унять этот дикий, тошнотворный шум внутри черепной коробки.