Некоторое время она сидела на полу в оцепенении, не в силах пошевелиться. Грудь стиснуло внезапное удушье, и от этого дыхание стало прерывистым, пальцы мелко дрожали. Она не могла понять, что произошло и почему. Почему вдруг рука сама поднялась и...
Нет. Желание назваться жертвой не имеет ничего общего с тем, чтобы по-настоящему ею быть. Согласие до последнего терпеть давление нельзя оправдать слабостью, а груз ответственности за свои поступки не исчезает волшебным образом с плеч того, кто не желает его принимать. Лес мог закрыть глаза на любую выходку. Кроме попытки капитулировать до начала боя.
Она спускалась вниз, придерживаясь рукой за стену. Очень медленно - ноги едва держали её и тряслись, грозясь отняться после каждого шага. Пятиэтажка приняла свой обыкновенный скучный, безжизненный облик: ни намёка на сотни раз разветвлённые и закольцованные коридоры и обвалившиеся лестницы. По пустым квартирам со свистом гуляют сквозняки, шевелят кучки бумажного мусора и осыпавшейся краски.
Труп лежал ничком, чуть отвернув в сторону голову, под которой растеклась небольшая багровая лужица. Это была женщина, не то пожилая, не то просто изъеденная морщинами раньше срока. В одной руке она даже после смерти сжимала длинный, местами покрытый налётом ржавчины кусок арматуры, в другой - всё ещё включенный фонарь, луч которого теперь вяло растёкся по остаткам асфальтовой дорожки, смешавшись с дневным светом.
Фонарь. Металлический, с короткой ребристой ручкой, большим красным переключателем и широким отражателем. О такой удачной находке она не могла и мечтать. Взгляд скользнул выше по руке женщины. Она была одета в длинную джинсовую куртку с поясом и такие же брюки. Вещи добротные, по местным меркам - новьё. Только изящные, но не отличающиеся практичностью полусапожки выглядят странно, совсем не к месту.
Пятиэтажка действительно не оказалась пустой. И сейчас она, нет, все дома вокруг смотрели с насмешкой: «Что же ты? Бери, заслужила».
Галка пошатнулась, вытянула руку, ища опору, ощутила ладонью шероховатый ствол дерева и в ужасе оттолкнулась от него, упав коленями на землю. Её тошнило, оцепенение сменилось болезненным щемящим чувством. В конце концов, она не выдержала и уткнулась лицом в землю.
Галка хорошо представляла себе, на что может быть способен Лес, но никогда не могла полностью к этому привыкнуть, особенно, если сама становилась объектом его внимания, несмотря на все попытки спрятаться.
Дрожащие, сырые от пота и холодные пальцы почти брезгливо обхватывают жидкую прядь чуть вьющихся волос и сдвигают в сторону, на приоткрытые глаза мёртвой женщины, судорожно ощупывают труп, хватают то тут, то здесь, не зная, где лучше зацепиться: безвольное тело ворочается тяжело и неохотно. Рукава куртки отказываются слезать - мешаются фонарь и железная палка. Их надо как-то выдрать из остывающих рук, разжать по отдельности каждый палец. Ткань с трудом скользит, обнажая сухую смуглую кожу, всю в родинках и крошечных пигментных пятнах. Она всё ещё хранит тепло и кисловатый запах пота...
Галка шла вперёд с самоубийственной беспечностью, почти ничего вокруг не замечая. В ботинках хлюпало. Она не чувствовала этого до тех пор, пока холодная вода не промочила новые джинсы почти до коленей. А потом, на мгновение очнувшись, поняла, что стоит посреди трясины, которая возникла из неоткуда и расплылась вокруг, меняя привычный пейзаж до неузнаваемости. Впереди, как и прежде, начиналась роща, в которой скрывался галкин дом. Но до неё было не меньше сотни метров сплошной чёрной топи. В почти выгоревшем птичьем нутре вновь начал тлеть, почти мгновенно разгораясь, мучительный ужас.
«Нет, нет, нет, нет, нет...»
Птица запаниковала и, не выдержав, сорвалась с места. Наугад выбирая дорогу, она неуклюже поскакала к деревьям, высоко задирая острые коленки. Первые шагов десять ей везло. Потом одна нога провалилась по щиколотку. Галка рванулась, прыгнула на островок сухого дерна, поскользнулась и оказалась по пояс в трясине. И больше не двигалась.
Это было слишком. Её охватило странное, болезненное равнодушие: Птица боялась, но не хотела ничего делать, не могла заставить себя ни шевелиться, ни думать. Она просто опустила кисти в воду и стояла, понемногу замерзая, глядя перед собой невидящими глазами. Падать на спину, пытаясь остаться на поверхности, пытаться достать добытой арматуриной до суши. Но зачем?
Некоторым ответ на этот вопрос никогда не был нужен, или они сознательно не хотели его искать. Возможность дышать, видеть чувствовать или, напротив, страх исчезнуть всегда заставлял людей двигаться хоть куда-нибудь, несмотря ни на что. Но, так или иначе, наступает момент, когда идти дальше, как ни в чём не бывало уже не выходит, и «зачем?» всплывает на поверхность. И, если разум не находит ответа, само тело застывает и перестает сопротивляться, молчаливо соглашаясь с необходимостью прекратить своё существование.