Выбрать главу

Холод перестал её беспокоить. День понемногу проходил, хотя всё вокруг и казалось застывшим: деревья стояли, совершенно неподвижные, небо было сплошь молочно-белым - движения солнца или облаков невозможно было разглядеть. Болото затягивало понемногу, не торопясь, словно смакуя. И сколько времени прошло, прежде чем Галка вдруг увидела кого-то, было неясно.

Она вдруг проснулась. Птица бы не обратила ни малейшего внимания на человеческую фигуру, вынырнувшую из-за тесной кучки деревьев на отдалении, будь это привычный, бесцветный силуэт одного из местных. Но тот человек выделялся на фоне Леса так же отчётливо, как капля желтой краски на черно-белом рисунке. Он был ярким, его не заметил бы здесь только слепой. Острый птичий взгляд ясно различал светлые волосы и кожу необычно тёплого, живого оттенка.

Сердце начало ускорять свой бег. Решившись, она отчаянно замахала руками, сдавленно шепча: «Помогите!» и едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на самоубийственный крик.

***

Джошуа Сальвус Мерси был клиническим психологом с почти десятилетним опытом практики и одним из тех людей, для которых жизнь заключалась в их работе. Будучи дружелюбным и вполне обаятельным, располагающим к себе человеком, он странным образом умудрялся оставаться холостяком, празднуя, одну за другой, свадьбы своих университетских друзей. Отодвигая в сторону роли мужа и отца, они предпочитал оставаться только доктором Мерси, понимая, что не сможет разделить себя поровну на всех. И, вопреки расхожему мнению, это не делало его одиноким.

Возможность совершать многочасовые прогулки в любое время суток была одним из преимуществ холостяцкой жизни. Джош любил бродить одними и теми же маршрутами, раз за разом прокручивая в голове бесчисленные анамнезы. Сведения о текущих пациентах часто вызывали в памяти ассоциации со старыми клиническими случаями, запуская бесконечный круговорот данных. Иногда, чтобы, не окунаться в него полностью, мужчина доставал телефон и выходил в сеть, благо, связь была налажена даже здесь, в лесопарке на окраине города.

Доктор Мерси упустил момент, когда всё стало таким странно серым. Присыпанная красным песком дорожка куда-то делась - ноги по щиколотку зарылись в траву. Он остановился и поднял голову. То, что он увидел вокруг, не было лесопарком, в котором он привык гулять по вечерам после работы или утром по выходным. Белое небо. Чёрные деревья. Серая земля. Телефон пропал из рук, карманы - практически пустые, остались только новенькая записная книжка и ручка. Слишком удивлённый, чтобы по-настоящему испугаться, он начал быстро озираться и заметил...

На экране - заброшенный город в Восточной Германии, весь красно-рыжий от битого кирпича. Дома стоят тесно, большинство из них наполовину развалились, остальные - все в рытвинах, но что-то в этом зрелище внушает ему уважительный трепет.

Salmer: «Тебе нравятся заброшенные места? »

Itami:  «Очень. Хотелось бы в таком побывать».

Salmer: «Красивые здания. Жаль, что они теперь почти разрушены. Интересно, каким был этот город, как в нём жили люди».

Itami:  «Таким же, как и все: шумным и грязным».

Salmer: «Города строят люди. Без них и этой красоты не было бы».

Itami:  «Но красивыми они становятся, только когда люди их покидают».

Salmer: «Мрачно. Что-то случилось?»

Itami:  «Нет, я правда так думаю, это не от настроения».

Salmer: «Значит, настроения, всё-таки нет?»

Itami:  «Не заморачивайся :) У всех бывают плохие дни».

Salmer: «Расскажи...»

 

- Спасибо.

То, что долговязая, бесформенная из-за слишком большой одежды фигура принадлежит девочке-подростку, Джош понял только по голосу. Когда опасность миновала, и она, отряхиваясь и дрожа, не то от холода, не то от страха, выбралась на сушу, доктор вдруг понял, что не может оторвать взгляда от её лица. Казалось, оно всё - одни огромные, выпуклые неестественно круглые глаза с резкой обведенной черным радужкой светло-голубого цвета. Маленький вздёрнутый нос и пухлые, но сухим губы на их фоне совершенно терялись. Бледная кожа вся была перемазана какой-то грязью, а левую скулу уродовала огромная, почти черная гематома. Только поймав себя на несвойственном его обычной деликатности бестактном разглядывании, доктор понял, что ещё его так смутило с самого начала: ни волос, ни бровей, ни ресниц у девочки не было.