В деревне — ещё хуже. Там не то, что Путла, а всякий человек на виду, и любого бродягу подозревают в ведовстве, особенно, когда с приходом новичка начинаются дела сомнительные. Значит, надо бежать в город. Из своих там никто не бывал, но говорят, в городе такое творится, что никто ни на кого глазом не покосит. Колдовства от баловства там не отличают, и потому в городе скрываться самое милое дело. Главное, чтобы Путлу от человека никто не отличил, но на это у Путлы книга есть, и оборотничество Путла прежде всех заговоров изучила.
Путла растолкала Стёпку, который, наскучив играми с Чукой, прикорнул на моховой подстилке.
— Вставай, бездельник, домой пора.
— Да ну, мне тут больше нравится. Дома батька выпорет для начала, за то, что овцы у меня разбежались, а потом сюда же пошлёт овец искать. Не пойду я.
— А кормить тебя кто будет?
— Я сам. Кубышку с мёдом я нашёл, знаешь, как вкусно!
— Ах ты, негодник! Ты бы ещё мухоморы съел!
— Мухоморы сама ешь, а я не буду.
— А что же ты будешь?
— С Чукой играть буду.
— Давай, играй. Только как бы тебе без головы не остаться, — Путла притянула к себе Чуку и принялась развязывать узел на длинном Чукином ухе.
— Ты это чего? — испуганно спросил Стёпка.
— Это у Чуки узелок завязан, чтобы она тебя не съела. Теперь, давай, играть начинай.
Чука оскалилась, одним прыжком достала Стёпку и повалила наземь. Степка завопил, пытаясь высвободиться из Чукиной хватки.
— Пусти, тебе говорят! Я домой пойду!
— Так-то лучше. Давай руку и пошли.
— Руку зачем?
— Чтобы ты не сбежал. Тут места такие, заплутаешь, так и ворон твоих косточек не отыщет.
Ушли совсем недалеко, как из кустов выскочил Вокчупан, не иначе, как нарочно там прятавшийся.
— Далеко собрались?
— Домой. Что я мальчишку у себя навсегда оставлю? Его, уж, небось, ищут.
— Песни-то выучила?
— А как же. Все жалостные, одна другой печальней. «Матушка, ты моя, что во поле пы-ы-ы-ы-льно?»
— Ничего не скажешь, пробирают твои песни до самой селезёнки. Ты, когда петь захочешь, в Мокрижники уходи, там и пой.
— Там кроме лягушек никого нет. Кому я петь буду?
— Лягушкам и пой, а меня избавь.
— Ещё просить будешь, чтобы я тебе спела.
— Это потом, а пока, дай-ка сюда Стёпу. Заговорить его надо, чтобы он ни про тебя, ни про меня никому рассказать не мог.
— Нежто я его не заговорила? Мальчишка шебутной, без заговора такого выпускать нельзя.
— Ничего, дважды оно верней будет.
Всё сложилось удачно. Старый колдун заговорил Стёпке память и убрёл восвояси, а Путла пошла, будто бы выводить пастушонка из леса. Сам Вокчупан из чащи носа не высовывал, и чем Путла собиралась заняться, избавившись от Стёпки, даже не догадывался. Хорошо иметь дело с обитателями чащи; все они, даже самые хитрые и разумные, на поверку оказываются простецами, и дурить их — одно удовольствие.
Путла со Стёпой выбрались из кондового леса. Стёпка шёл, как замороженный, да он и был заморожен.
— Ты тут овец пас, когда тебя Чука схватила?
— Ага.
— Вон они, твои овечки, по кустам разбрелись.
— Ага.
— Давай, гуртуй их и в деревню гони. Все они на месте или нет, это тебе судить. Ну да, там разберёшься. А меня ты не видел, нигде не был, бегал по лесу, овец искал. Всё понял? Тогда, беги.
Степка умчал, а Путла потихоньку двинулась к тракту, бормоча заклинания, которые только сегодня выучила. Главное из них, то, которое отшибает память. Путла понимала, что поначалу она наделает дурных ляпов, и оставлять за собой такой след ей совершенно не хотелось.
Выйдя на тракт, Путла первым делом изменила внешность. Что годится для леса, негодно для дороги. А потом уже принялась пылить босыми ногами по сухим колеям.
— Эй, красавица, далеко собралась?
В первый миг Путла перепугалась, что её узнали, и сейчас придётся драться за спасение своей жизни, но уже в конце мига она поняла, что колдовство действует, и тот, кто едет на телеге, видит кого угодно, но не Путлу. Скорей всего, он видит некую красавицу, и это хорошо.
— В город, — отозвалась Путла и сама удивилась, какой у неё, оказывается, нежный голосок.
— Ну, садись, подвезу.
Путла уселась на краешек телеги. Ехать оказалось не в пример приятнее, чем идти пешком.