— Чем обязаны, господа? — спросил он слишком заискивающим тоном, когда на палубу сошли двое офицеров в окружении морских пехотинцев в красных мундирах, и глаза у него забегали слишком торопливо и подозрительно.
— Ищем пиратов. Пару дней назад в этих водах потопили торговый корабль.
— Пиратов? — повторил капитан заискивающим голосом. — Мы честные купцы, офицер, и не якшаемся с подобными разбойниками.
— Что в трюме? — спросил Джеймс, краем глаза следя за движениями чужой команды. Нервничают, мерзавцы. Капитан еще держит лицо — пусть и слишком лебезит, — но простые матросы, столпившиеся на палубе, владеют собой куда хуже. И выдают и себя, и капитана куда сильнее. Понимают, что линейный корабль второго ранга за пару залпов отправит их суденышко на дно. Как понимают и то, что должны вести себя непринужденно, но страх сильнее голоса рассудка.
Крысы. Нападают на слабых, выходя из тени, лишь когда уверены в своей победе, и забиваются по углам, едва завидев тех, кто способен дать им серьезный отпор.
— Да ничего особенного, офицер. Кофе, табак, еще кое-чего по мелочи.
Разлитое в воздухе напряжение ощущалось физически, каждым дюймом кожи. И отчетливо читалось в глазах притихшей команды. Та, верно, проклинала в мыслях капитана, пустившего на борт корабля военных вместо того, чтобы юлить и увиливать до последнего, отказываясь подпустить их даже на пушечный выстрел.
— Показывайте.
В одном Фрэнсис всё же ошибся. Без пальбы было не обойтись. Столпившаяся на палубе команда подобралась, как один человек, и не потянулась к шпагам и пистолетам лишь потому, что это движение выдало бы их лучше пиратского флага на вершине мачты.
— Да к чему вам такие хлопоты, офицер? — вновь залебезил капитан. — Если нужда какая, так вы скажите прямо, что ж мы, не поделимся с братьями-англи…?
Джеймс повернулся к нему, и капитан осекся на полуслове, сглотнув и забегав глазами еще сильнее.
— Ну так… Не нужно, так не нужно, офицер, что ж вы сразу… Хотите трюм посмотреть, смотрите, кто ж вам не дает, мы люди законопослушные, а французов этих потопленных в глаза не видели. Разминулись, видать, море-то большое.
— Вот как? — вежливо уточнил Джеймс, краем глаза следя за движениями на залитой солнцем палубе. Не позволяя прочитать по лицу ни одной эмоции. Увидеть даже тень клокочущей в груди ярости. — Я не говорил, что это был французский корабль. Каперского свидетельства у вас, как я понимаю, нет?
Солнце в одно мгновение заволокло густым дымом. В такой неразберихе было уже не понять, кто из пиратов первым схватился за пистолет, попытавшись спустить курок, и красные мундиры ответили единым залпом из ружей и ударом штыка. На палубу брызнула кровь. Джеймс разрядил пистолет и обнажил шпагу. Злосчастного свидетельства у капитана, надо полагать, действительно не было. Английский же флаг его не спасет.
Воздух наполнился криками и сдавленными стонами, и на изъеденных солью досках осели и расплылись неровными кругами новые брызги крови.
— Бросить оружие!
Или смерть в бою предпочтительнее позорной виселицы? Пусть так — если бы речь шла о его собственной смерти, Джеймс предпочел бы короткий удар шпагой мучительным конвульсиям в петле, — но дарить такую милость кучке пиратов ценой жизней собственного экипажа?
Мундир затрещал под нанесенным сбоку — почти со спины — ударом, ребра у самого сердца обожгло холодным лезвием, и оставшаяся после него прореха в синей ткани окрасилась темно-красным.
Бейте сильнее, господа, — раздраженно подумал Джеймс, разворачиваясь и нанося один четко выверенный, без лишних движений, удар в горло.
А капитану корабля Его Величества «Разящего» стоило бы не бросаться в самый эпицентр боя, словно… влюбленному юнцу. Или хотя бы… не вести себя так, словно он желает самолично обезглавить каждого мерзавца.
К тому моменту, когда дым над палубой рассеялся полностью, на ногах осталась стоять в лучшем случае половина пиратской команды.
— Бросить оружие!
Сабли ударились о скользкие от крови доски с негромким недовольным звоном. Не то мерзавцы воспрянули надеждой на побег из тюрьмы на ближайшем из английских островов, не то отчаялись окончательно и решили, что сопротивляться уже бесполезно, а якобы героическая смерть в бою всё равно будет смертью, после которой придется ответить за свои дела перед Создателем. Редкий смельчак — и тот согласился бы отсрочить момент хотя бы на несколько дней. Что уж говорить о малодушных крысах?
— Пленных в карцер! Корабль обыскать и взять на буксир! Лейтенант Хагторп, раненых к хирургу!
— И начнет он с капитана, — буркнул Фрэнсис вполголоса, и Джеймс опустил глаза на расплывающееся по мундиру кровавое пятно.
Ах да.
***
Судя по силе качки, ветер дул с севера и корабль шел вперед крутым бейдевиндом*, лавируя на волнах в попытке поймать поток воздуха в паруса и постоянно меняя галс. Рулевой, надо полагать, мнил себя владыкой океанов, бросая штурвал из стороны в сторону и постоянно командуя то убрать паруса, то поднять их вновь, но капитан предпочел бы идти бакштагом*. Трудностей в управлении с ним было меньше.
Какие уж тут трудности, когда ветер, считай, в корму* и нет нужды следить, чтобы паруса не встали под слишком острым углом к ветру, отчего корабль попал бы в «мертвую» безветренную зону, начав дрейфовать? Королем морей себя, конечно, не почувствуешь, но в остальном плыви — не хочу!
Но мнение капитана никого не интересовало, и оставалось лишь надеяться, что за штурвалом был Фрэнсис. Иначе вставать в положение левентик* они будут с завидным постоянством.
Впрочем, здесь капитан слукавил. Его мнение не интересовало лишь сидящую у постели женщину, уперевшуюся рукой ему грудь при первой же попытке даже не подняться, а просто пошевелиться.
— Лежи спокойно, — раздраженно сказала Катрин, и не думая убирать руку, пока он моргал, пытаясь привыкнуть к освещению полутемной каюты и понять, с какой стороны от корабля было солнце.
— Сколько я спал? — сонно спросил Джеймс, решив, что спорить с ней бессмысленно.
— Несколько часов. Уже темнеет.
— И ты…?
— Это же военный корабль, капитан, — бросила Катрин и подалась вперед, вытянув руку, словно хотела лечь поперек его груди. Но вместо этого лишь уперлась в постель ладонью и уронила с плеча кончик темной косы. — Здесь найдется не так много свободных рук, чтобы присмотреть за ранеными. Так что я была рада предложить свои услуги.
Что ж, подумал Джеймс, его счастье, что он уже не застал того момента, когда эта фурия вернулась на борт «Разящего». И никакого малодушия, хирург настоятельно велел обойтись без резких движений хотя бы первые несколько часов. Только глупец не прислушался бы к совету опытного врача.
— Но, — продолжила Катрин с нескрываемой насмешкой в голосе, — если хотите знать, дочь месье де Бланшара просто рвалась ухаживать за героем, покаравшим мерзких пиратов. Бедняжку едва удар не хватил, когда она узнала, что один из ее спасителей ранен в бою. И даже решилась спросить у отца, может ли она что-нибудь сделать для бесстрашного капитана. А как же иначе? Такой красавец, да еще и в мундире, неудивительно, что нежное девичье сердце не устояло. Но пришлось бедняжке довольствоваться мужчиной со званием куда ниже вашего, сэр.
— Ты смеешься надо мной? — спросил Джеймс и попытался устроится поудобнее. Ребра немедленно заныли в ответ. Царапина, но неприятная, и отдает болью при малейшей попытке пошевелить рукой.
— Нет, Джеймс, — ответила Катрин с неожиданной горечью и понизила голос. — Я смеюсь над собой. Сдается мне, я смертельно ревную.
— С чего бы?
Ей — и ревновать? Или это лишь еще одно проявление раздиравшего их обоих недоверия?
— Она молода, — пожала плечами Катрин. — Ей всего шестнадцать. А мне-то… уже двадцать пять. В ее глазах я старуха, да еще и с ребенком на руках.
А помнится, три с лишним года назад она сказала, что ей двадцать. Слукавила, не иначе. Впрочем, он подозревал нечто подобное. Мадам Деланнуа слишком любила вводить людей в заблуждение.