К разговору она тоже не прислушивалась. Постукивала пальцами по столешнице, почти не прикасалась к вину — пьянеть нынче ни к чему, — и ждала, когда предоставится случай уйти из-за стола. Появление молоденькой чернокожей служанки с наполненным вином хрустальным графином вполне для этого подходило. Анри подставил ей под ногу трость, не изменившись в лице ни йоту, и вино плеснуло из узкого горлышка графина прямо на расшитый бледными цветами лиф платья. На мгновение повисшая в комнате тишина наполнилась звоном бьющегося об пол хрусталя.
— О Боже мой! — воскликнула служанка на ломаном французском, верно, успев представить, как с ее спины сдерут плетьми всю кожу за подобный проступок, и Катрин вскинула руку, останавливая попытку вытереть ее платье залатанным, посеревшим от стирок рукавом. — Мадам, я… Мадам…
— Возмутительно! — охнула Туссент, наверняка представив, что подобное могло случиться с ее платьем.
— Ничего страшного, дитя, — улыбнулась служанке Катрин. — Я уверена, это была лишь досадная оплошность. Тебя не за что наказывать. Прошу меня простить, господа.
И поднялась из-за стола. Служанка рухнула на колени, поспешно собирая осколки графина голыми руками, а затем вскочила и засеменила следом за Катрин, роняя слезы на лиф собственного поношенного платья.
— Мадам, я…!
— Матерь Божья! — воскликнула Катрин, увидев, как режут руки служанки осколки хрусталя. Если подумать, эта неуклюжесть была даже на пользу. — Перевяжи-ка пальцы, милая, и попроси на кухни соли. Я поднимусь наверх и попробую отчистить платье.
Времени было в обрез. Подняться по лестнице, подобрав широкую юбку и стараясь ступать как можно тише, чтобы не заскрипела ни одна ступенька, не ударил лишний раз каблук на туфле, пройти по коридору и распахнуть опрометчиво незапертую дверь. Вы слишком самоуверенны, коммодор, и не скрываете этого. Вы слишком привыкли к тому, что у ваших ног весь мир.
Портфель не пришлось даже искать. Он лежал на круглом столе возле кувшина с питьевой водой, и потускневшая золотая застежка открылась с едва слышным щелчком. Света в комнате не хватало — окно в ней выходило на юг, а солнце уже клонилось к самому горизонту, — но выписанные аккуратным почерком ровные синевато-черные строчки еще читались без особого труда. Катрин вытащила из портфеля стопку бумаг и поспешно пробежала глазами первый лист, запоминая цифры — десятки и сотни, не обращая особого внимания на единицы, — и наименования напротив. Затем второй, третий… Слишком много сведений для одного раза — и без возможности записать или забрать документы с собой, — но капитанам французских кораблей пригодится любая малость. Пусть этот самоуверенный коммодор примет весь удар на себя, когда они выйдут в море. А для того французам нужно знать, какими средствами ныне располагают англичане.
Зазвучавшие в коридоре шаги — очевидно мужские, с тяжелым ударом низкого каблука — заставили ее выругаться в мыслях и поспешно сунуть бумаги обратно в портфель. Бежать из комнаты было уже поздно, оставалось лишь притвориться, что мадам зашла сюда случайно, думая лишь о том, как бы поскорее отчистить платье. Женам простых торговцев, увы, приходится быть экономными, а это платье было лучшим в ее гардеробе. Да и порядочный мужчина, разумеется, отвернется при виде дамы с расшнурованным лифом. Если, конечно, этот мужчина не был на ее стороне.
Катрин дернула шнуровку на украшенном кружевами корсаже и схватилась за ручку кувшина за мгновение до того, как увидела краем глаза возникший в дверном проеме силуэт. Мужчину в темном мундире и низко надвинутой шляпе поверх белого пятна парика. Катрин повернулась на каблуках, намереваясь изобразить испуг, и глупо, опрометчиво замерла, встретившись взглядом с серо-зелеными глазами. Он тоже. И на красивом лице застыло искреннее потрясение. Катрин разомкнула губы, но не смогла произнести ни слова.
Ты… Ты…
Джеймс опомнился первым. Шагнул в комнату и закрыл дверь с хлопком, показавшимся ей оглушительным. И шепот, которым он попытался заговорить, тоже вышел оглушительным.
— Что ты здесь делаешь?!
— Платье, — пробормотала Катрин, прижимая свободную от кувшина руку к огромному винному пятну, — испачкала.
— Платье?! — повторил Джеймс, не поверив этому ни на миг, и бесцеремонно схватил ее за плечи. — Бога ради, чего ты добиваешься? Чтобы тебя застрелили на месте?
Кто? Ты?
— Нет, я… я и не думала…
— Не смей мне лгать, Катрин, — почти прошипел Джеймс, и Катрин захотелось малодушно зажмуриться. Вместо этого она стряхнула его руки с плеч и отступила на шаг назад, отпустив ручку кувшина.
— Откуда ты вообще…?
— Я вместе со своим кузеном пользуюсь гостеприимством вашего губернатора, мадам, — процедил Джеймс, делая шаг вперед.
— Коммодор Далтон — твой кузен?! — искренне удивилась Катрин, отступая вновь, хотя и понимала, что это был совсем не тот вопрос, который ей следовало задать. Проклятье, что мешало ему подвести «Разящий» поближе к берегу? Чтобы она могла хотя бы заподозрить, что уже видела этот корабль прежде? Или теперь он капитан другого судна? — Вы не слишком-то похожи.
— Виноват, мадам, — процедил в ответ Джеймс и шагнул вперед еще раз. — Что ты успела вытащить?
— Ничего, — ответила Катрин, но поняла по глазам, что он не поверил. — Клянусь, я ничего не украла. Да можешь меня обыскать, если сомневаешься.
Джеймс сжал губы, и ей захотелось выругаться вновь. Или малодушно расплакаться. Боже, да это будет самый унизительный момент в ее жизни, если он… Словно она обыкновенная уличная воровка, словно…
— Вернитесь к мужу, мадам, — сухо велел Джеймс и отступил, позволяя пройти мимо него. — Полагаю, он успел заскучать без вашего общества.
Катрин не посмела спорить. Почти пробежала к двери, подхватив юбку, и торопливо спустилась вниз по лестнице, пытаясь сглотнуть вставший в горле ком. Сморгнуть защипавшие глаза слезы и всё же попытаться отчистить платье при помощи суетящихся чернокожих служанок. А потом сунуть в руку провинившейся по милости Анри девчонке пару мелких монет. Нагоняя от хозяев ей было не миновать, но, быть может, Катрин сумеет убедить губернатора не быть слишком строгим к неловкой прислуге. Чужие слезы ей не в радость. Особенно теперь. Самой бы сдержаться.
К столу она возвращалась, как на эшафот. Гордо подняв голову и без конца повторяя в мыслях один и тот же вопрос.
Что ты рассказал своему высокомерному кузену?
Беседа за столом теперь велась куда более оживленная, мужчины спорили во весь голос, не обращая внимания на заскучавших женщин, и возвращение Катрин заметила разве что дражайшая Туссент. Сощурившая глаза, словно коршун, и мгновенно приметившая, что на бледно-голубом шелке по-прежнему виднеются темные винные пятна.
— Стоянка может быть где угодно! Молчу уж о том, что они могут бросить якорь у Доминики или Гваделупы, сбыть там украденные товары и вновь уйти в море!
— Или и вовсе зарыть их на каком-нибудь атолле до лучших времен!
— Справедливости ради, на атолле — не смогут.
— Вы плохо знаете контрабандистов, месье, — заговорил Джеймс, не поднимая глаз от карты — которую, верно, и искал в вещах кузена — и Катрин с трудом подавила дрожь, возникшую, казалось, во всем теле при звуке этого глубокого низкого голоса. — Они часто делают подобные подводные… схроны. Выбирают места, где помельче, оборачивают холстиной, привязывают ядро и опускают под воду в расчете на то, что стены атолла уберегут их… товар от подводных течений.
— И это… работает, капитан? — спросила Катрин, садясь на стул и расправляя юбку. Следовало поблагодарить Анри за испорченное платье. Именно в таком виде она мечтала предстать перед Джеймсом: облитой вином и роющейся в вещах его кузена.