— Нет, — отрезал Джеймс, глядя ему в глаза с удивительным спокойствием на лице.
— По-твоему, я слепой?!
— Без сомнения, — ответил Джеймс, не меняя тона, и Фрэнсис удержался от смешка в последнее мгновение. — Ты даже не задумывался, куда я исчезал каждую ночь на берегу, пока тебе не намекнули, а точнее, не сказали прямым текстом, что капитана Норрингтона и мадам Деланнуа связывает куда большее, чем может, — и должно, Джим! — связывать офицера Королевского Флота и жену французского торговца. Полагаю, мадам сейчас искренне над тобой потешается. Ты настолько привык к тому, что у твоих ног весь мир, что теперь неспособен самостоятельно разглядеть в нем хоть что-то, кроме собственной персоны. Что еще тебе поведать? Подробности наших альковных тайн?
Однако выпады мадемуазель Тревельян задели его всерьез. Куда сильнее, чем они задели мадам Деланнуа, на которую и были направлены. Но срываться на женщину для Джеймса непозволительно — самого потом совесть замучает, — а вот на так удачно начавшего ссору кузена — за милую душу.
— Стало быть, о чести женщины ты совсем не думаешь?
— Это моя женщина, — в спокойном тоне отчетливо прорезались угрожающие нотки, и серо-зеленые глаза так же отчетливо потемнели до почти угольного оттенка. — И я не доверю ее безопасность какому-то пьянице, не знающему, с какой стороны заряжать пушку. И это мой ребенок. О чем без сомнения уже судачит вся Мартиника, но если ты вздумаешь рассказать об этом хоть кому-то в Англии, то пеняй на себя, Фитц.
— И что ты сделаешь? — только и фыркнул Фитцуильям. — Убьешь меня на дуэли?
— Если ты меня вынудишь.
На несколько мгновений в каюте повисла оглушительная тишина. Поскольку прозвучало это без тени шутки.
— Хорошо, — вздохнул Фитцуильям, поняв, что ни словами, ни шпагой он в ближайшее время ничего не добьется. — Я вижу, что она красивая женщина, но ты и сам должен понимать, что ее место на французском корабле, а вовсе не…
— О, так значит, будь она англичанкой, ты бы это еще и поощрял? Однако вы, коммодор, невыносимый лицемер!
— Джим! — попытался унять кузена Фитцуильям, но тот мгновенно разошелся ни на шутку.
— Честь женщины, подумать только! Да не заботит тебя ничья честь! Тебя вообще ничего не заботит, кроме того, что скажут люди, которых ты видишь впервые в жизни! Скажи честно, а ты сам, случаем, не берешь на борт девицу-другую, когда вздумается, а?!
— Я служу Его Величеству и…!
— Я тоже! И раз уж ты сам об этом заговорил, то в твою голову не приходила светлая мысль о том, что не только Катрин может выведать что-то у меня?! Ты не задумывался о том, что я могу узнать от нее?! Нет, если ты готов доверять кому попало лишь на основании того, что этот кто-то мужчина…! Твое право, Фитц, никто и не спорит! А я предпочту иметь на борту человека, который знаком с пиратами не понаслышке! Знаешь, она бы и тебе немало интересного рассказала, если бы ты хоть раз попытался прислушаться! Но ты, судя по всему, не способен увидеть в женщине хоть что-то, кроме ее лица! А теперь, если позволишь, я продолжу служить Его Величеству и прочесывать окрестные воды! Всего доброго, коммодор!
Ссора вышла и без того безобразная, а финальный хлопок двери громыхнул пушечным залпом и вместо точки поставил не менее безобразную жирную кляксу.
— Кхм… — прибито протянул Фитцуильям, явно не ожидав подобной тирады. — Капитан Хагторп…
— Увольте, коммодор, — отрезал Фрэнсис, запоздало подумав о том, что нужно было убраться с «Герцогини» первым. Зрелище взбешенного Джеймса ему было не в новинку, а выяснять отношения с его кузеном не хотелось тем более. — Я скорее отдам якорь раз и навсегда, чем стану в это вмешиваться.
— Я старше вас по званию. Так что вполне могу отправить вас на берег хоть завтра же.
— Отправляйте, — пожал плечами Фрэнсис. Мэри такому повороту, конечно, не обрадуется, но что поделать? — Он мой друг. Я ходил с ним под одним парусом еще в те годы, когда мы оба были обыкновенными курсантами без офицерского мундира и звания. И я не скажу вам ни слова ни об этой женщине, ни о том, что ее связывает с Джеймсом.
— Но…
— И это вопрос не ко мне, а к вам. Вы знаете его не хуже меня. И все равно не доверяете ему? Если так, то вам, коммодор, лучше вернуться в Англию и оставить его в покое раз и навсегда.
— Но я даже не слышал о ней прежде, — эта фраза прозвучала возмущенно и почти жалобно. Неожиданно для офицера Королевского Флота, мгновенно выдав истинную причину ссоры. Старый товарищ по детским играм не пожелал делиться тайной? Хотя… Фитцуильяму, кажется, уже под сорок, едва ли он по молодости возился с малолетним кузеном всерьез. Скорее привык, что у него во всем спрашивают совета и поддержки, и совершенно упустил момент, когда в этих советах перестали нуждаться.
— Захочет, — пожал плечами Фрэнсис, — расскажет. Мне же рассказал. Только не стоит вам, коммодор, на него давить, от этого он на откровенность не пойдет. Друзья, знаете ли, нужны для того, чтобы поддерживать. А не для того, чтобы заставлять душу наизнанку выворачивать, потому что друзьям, видите ли, захотелось знать все секреты.
А Фитцуильяму, судя по глазам, хотелось, и еще как. Но, зная Джеймса, это его только оттолкнет.
***
Дверь в капитанскую каюту грохнула с такой силой, что на мгновение заглушила все остальные звуки. И, кажется, заставила притихнуть моряков на палубе. А затем открылась вновь, и по дощатому полу застучали каблуки на высоких щегольских сапожках из блестящей на свету черной кожи.
— Ну что ты…
— Ничего!
За спиной на мгновение повисла тишина, но для того, чтобы обидеть ее и прогнать из каюты, очевидно, требовалось что-то посущественнее.
— Глупый, — вздохнула Катрин и обошла его с правой стороны. Прислонилась бедром к краю стола с брошенным без дела бортовым журналом и чуть склонила набок голову в треуголке.
— Да не то слово, — согласился Джеймс, с трудом понизив тон, и она едва слышно хмыкнула. — Я проиграл.
— Не знала, что вы в чем-то соревновались.
— Да не ему. Я проиграл тебе.
Выражение узкого лица сделалось настороженным. Боится? Смешно. Где это видано, чтоб сирена боялась одурманенных мужчин?
А он… Проиграл, как последний глупец, когда увидел ее в доме губернатора. Сначала одного, где опрометчиво согласился пригласить ее на танец, а затем и второго, когда увидел ее… Когда прекрасно понял, что она рылась в чужих документах, как последняя воровка. И ничего не сделал.
— Давай уплывем. Хоть сегодня же. К дьяволу пиратов и твоего мужа, никто в Англии ведь не знает, кем ты могла быть в Новом Свете.
И в конце концов, для Франции шпионила Катрин Деланнуа. Катрин Моро вполне может запутать возможных дознавателей. Да и… к чему вообще эти французские фамилии? Катрин Норрингтон запутает всех еще сильнее, а о прежнем имени можно и солгать.
— Да? — спросила Катрин таким тоном, что надежда на согласие растаяла в одно мгновение. — А о чем еще не должны будут знать в Англии? О том, что ты вздумал жениться на разведенной женщине? На непонятно чьей жене и дочери? Сдается мне, Уайтхолл — это всё же не Карибское море, в Старом Свете подобная эксцентричность мало кому понравится. А насчет сына что лгать прикажешь? Ты же не писал о нем семье, не так ли? Нет, — она едва качнула головой, встретившись с ним взглядом. — Я этого не просила и не ждала. Только вот не можешь ты теперь взять и ни с того, ни с сего привезти в Англию жену с трехлетним ребенком, о которых никто прежде не слышал. Я сама тебе не позволю. Потому что ты замараешь свою блестящую репутацию в одно мгновение. А оно тебе нужно? Ты без моря и военного корабля не сможешь, не лги мне. У тебя вся жизнь в том, что ты гоняешься за пиратами и прочими мерзавцами, и другой тебе не надо. И подобных скандалов в ней тоже. А похороненную репутацию не забудут и не простят, уж поверь мне. Мою до сих пор не простили. Хотя… может, это я не слишком старалась?
Она помолчала, бросила свою треуголку на стол и шагнула вплотную. Обхватила руками и доверчиво прижалась щекой к плечу.