***
— Вот, — довольно сказал коммодор Далтон, провожая глазами исчезающую среди волн грот-мачту с едва трепещущим черным флагом. — А ты говорил, что мы никого не найдем.
Катрин изогнула губы в презрительной гримасе, пользуясь тем, что высокомерный англичанин стоит к ней спиной, слишком занятый созерцанием «поля боя» и двумя взятыми на буксир кораблями. Французские капитаны с противником церемонились еще меньше, чем английские, и, недолго думая, отправили на дно обе атакованные ими шхуны. На взгляд Катрин, это было малость неразумно. Но ее мнения не спрашивали ни сами французы, ни, тем более, английский коммодор.
Джеймс на замечание кузена тоже не ответил. Дышал по-прежнему тяжело, на щеке запеклась неровными полосами натекшая из-под белого парика кровь, и темные ресницы то и дело начинали откровенно трепетать, как у готовой сомлеть на жаре девицы. Да еще и так часто, словно перед глазами у него плясали упорно непроходящие пятна. Но на ногах он стоял твердо и от попытки поддержать только отмахнулся. Катрин сделала вид, что ноги не держат уже ее — ах, сколько крови, мне дурно, капитан! — и понадеялась, что коммодор Далтон в виду своего высокомерия не заметит следов пороха на ее амазонке.
— Ах, какое грандиозное сражение, — хлопала белесыми ресницами дражайшая Туссент, ничего в морских боях не смыслившая. Катрин, впрочем, не стала бы отрицать даже в мыслях, что бой вышел страшный, поскольку капитан «Разящего» свое дело знал. И получше ее соотечественников. Шпага и вовсе казалась продолжением его руки, свистя в воздухе смертоносным жалом и вызывая у Катрин совершенно детский, несмотря на хлещущую при каждом ударе кровь, откровенный восторг пополам с нешуточной завистью. От пистолетов-то в абордаже толку немного.
— Могло быть и грандиознее, — вполголоса фыркнул капитан Хагторп, явно намекая на вялое участие в этом сражении «Герцогини», и добавил, понизив голос еще сильнее. — Ты бы встал что ли поближе к фальшборту, а? А то дамы еще смутятся, если тебя вывернет прямо на палубу и прямо у них на глазах.
— Я в порядке, — ответил Джеймс одними губами, но бледное лицо явно говорило об обратном. — В голове только звенит.
— О том и речь, — хмыкнул Хагторп и изобразил вежливую улыбку, заслышав следующую фразу коммодора. — О, нет, увольте. У меня пробоина по левому борту, да еще и над самой ватерлинией, так что пировать, господа, вам придется без меня. А я тем временем буду пытаться не пойти ко дну.
Шутил, конечно же, и у Джеймса на мгновение дернулся в улыбке край рта. А затем отчетливо задрожала рука. Катрин выругалась в мыслях и сжала его ладонь еще сильнее. Говорила же — дай хирургу осмотреть, прежде чем сбегать на борт «Герцогини». Но от этой просьбы Джеймс тоже отмахнулся со словами, что у хирурга и без того хватает забот после боя, а будь у капитана проломлен череп, он бы это и без чужой помощи заметил.
— А вы, мадам, — вспомнил о ее скромной персоне капитан Леклерк, — надеюсь, не покинете нас так скоро?
Наверняка жаждал похвастаться своими подвигами, убежденный, что дама просидела весь бой в каюте, попискивая от страха и зажимая уши от постоянных пушечных залпов. Мужчины!
— Прошу меня извинить, месье. Я что-то… притомилась в свете такого насыщенного дня.
Какие уж тут пиры и прочие увеселения, когда его уже отчетливо шатает и отнюдь не от корабельной качки. Да и гарью от нее самой, небось, несет за милю. На палубе, под порывами ветра, еще не так чувствуется, а вот в закрытой кают-компании то еще амбре будет. А у нее и без того… хватает позорных пятен на репутации.
— Не смеем настаивать, мадам, — обернулся коммодор Далтон, и она пожалела, что не успела отвести взгляд. Слова ему были ненужны: в голубых глазах отчетливо читалась вполне ожидаемая для человека его звания и положения мысль.
Я знаю, чем такие женщины, как ты, привлекают мужчин. Как знаю и то, насколько недолговечны подобные увлечения.
Катрин промолчала и лишь подняла уголки губ, выражая свой нехитрый ответ в кривоватой улыбке.
Идите к дьяволу, коммодор.
Джеймс этого обмена завуалированными оскорблениями, кажется, вообще не заметил. Был слишком сосредоточен на том, чтобы держать спину прямо, пока над головой у него светило яркое желтое солнце. И бессильно прислонился плечом к стене каюты, закрыв глаза и откинув голову назад, едва за спиной захлопнулась дверь.
— Что такое? — не на шутку испугалась Катрин, напряженно вглядываясь в его лицо. И на какой из палуб, спрашивается, теперь искать хирурга?
— Ничего… Просто голова… закружилась.
Ну-ну.
До постели он, впрочем, добрался сам. Сел, вытянув ноги в высоких черных сапогах и оперевшись руками на самый край кровати, вновь прикрыл глаза и медленно выдохнул. Катрин осторожно сняла с него шляпу с париком — на плечи в синем мундире упали волнистые темные волосы, и пара мокрых от крови прядей прилипла к щеке, — плеснула водой из кувшина на белый хлопковый платок, и на нем мгновенно расплылось неровное красное пятно.
— Так не больно?
— Нет.
— Хорошо. Сиди смирно.
Он, впрочем, и не собирался двигаться — даже поворачивать голову, не то, что вскакивать на ноги и носиться по всему кораблю, — слишком сосредоточенный на собственных — медленных и размеренных — вдохах и выдохах.
— Царапина, — наконец резюмировала Катрин и плеснула на платок еще воды, чтобы стереть кровь с лица и шеи. Лежащий на краю постели белый шейный платок, кажется, был безнадежно испорчен. — Уже и кровь остановилась.
— У тебя руки дрожат, — неожиданно заметил Джеймс и поднял на нее глаза.
— Есть причина, — согласилась Катрин суше, чем хотела. — Не каждый день у меня на глазах мужчин головой о фальшборт бьют.
— Хороший был удар, — согласился Джеймс будто невпопад, и ей на мгновение захотелось украсить его голову еще одной такой «царапиной». Для симметрии. Глядишь, хоть чем-нибудь, да научит. — И выстрел тоже хороший.
Катрин качнула головой, молча выражая неодобрение в изгибе губ и на мгновение потемневших глазах, отложила платок и повернулась спиной.
— Помоги. А то вдруг ты сейчас уснешь, а мне потом придется кого-то из лейтенантов просить.
Шнуровка поддалась не сразу — у него руки уже не дрожали, но перед глазами, кажется, по-прежнему плыло, — и из-за спины донесся ехидный смешок.
— Пожалей несчастных. Я же в лучшем случае отправлю их драить весь корабль голыми руками.
— Бессердечный, — хмыкнула Катрин, не слишком бережно пристроила сброшенную амазонку на ближайшем стуле и услышала шорох за спиной. — Сапоги хоть сними. И мундир.
Ответа не последовало. Она бросила расшнурованный корсет поверх платья, алеющего в лучах проникающего в каюту солнца и спросила:
— Ты ему доверяешь?
— Кому?
— Своему кузену.
— Интересный вопрос.
Катрин остановилась на середине движения — едва успела снять со спинки стула скроенную на мужской манер рубашку — и нехотя призналась после короткого раздумья.
— Да, ты прав. Не мне говорить о доверии.
Натянула рубашку через голову, смахнула бросившуюся в глаза щепоть пороха с бриджей на правом колене и продолжила:
— Но он очень недоволен. А я совсем не хочу, чтобы по возвращении в Англию он начал рассказывать направо и налево о том, что ты связался с неподходящей женщиной. Неприятности будут у нас обоих. Слышишь? Джеймс?
Катрин обернулась через плечо, не дождавшись ответа, и увидела, что он лежит на боку, закрыв глаза и уткнувшись носом в подушку. На полу синим пятном выделялся сброшенный мундир. Вот и… поговорили.
Катрин качнула головой еще раз, подняла мундир, пристроив его на спинку всё того же стула, и присела на край кровати, прислушиваясь к ровному дыханию. Затем протянула руку и осторожно заправила ему за ухо влажные волосы.
— Я тебя люблю, герой. Слышишь? Так что будь осторожен. И не только с пиратами.
Джеймс не ответил. За кормовым окном послышался шумный плеск, и стоящий на якоре корабль качнуло от удара накатившей на него волны.