Свеча слабо трепетала от качки, бросая отсветы на лицо спящего в ее объятиях мужчины. Освещая едва тронутую загаром щеку и линию прямого носа.
Глупо было влюбиться в тебя. Я рада, что всё ещё достаточно глупа для подобного.
Солнечные лучи резали глаза, отражаясь от воды, которую нельзя было пить. От бескрайнего моря, в котором не было ничего, кроме обломков давно ушедшего на дно корабля.
Когда ты вернешься? Мама? Мама!
Жан. О Боже, Жан… Джеймс!
Постель качнуло вновь — будто подбросило высоко вверх и снова в бездну, — и Катрин с трудом приоткрыла глаза, сонно щурясь и не поначалу не видя ничего, кроме темноты вокруг и чуть более светлых прямоугольников на одной из стен каюты. Выходящих на корму окон.
И лишь потом почувствовала лежащую поперек лодыжек руку. Катрин прищурилась вновь, переведя взгляд на изножье постели, и разглядела проступившие в темноте очертания высокой спинки стула и силуэт спящего мужчины, пристроившего голову у ее закутанных в одеяло ног. Она помедлила, а затем всё же протянула руку и осторожно потрепала его за плечо в тонкой белой рубашке.
— Прости, — пробормотала Катрин, когда он вздрогнул от прикосновения и вскинул голову, широко распахивая глаза. — Можно мне воды?
— Сейчас, — сонно ответил Джеймс и поднялся, зевнув в кулак. Прошел к столу с едва виднеющимся в темноте кувшином с плотно прилегающей к нему крышкой, налил воды в бокал и, вернувшись к постели, протянул его Катрин. Прежде чем сел на стул и вновь обнял ее ноги, вознамерившись продолжить прерванный сон в не самом подходящем до этого положении. Катрин опустошила бокал в несколько глотков, не отрывая губ от его края, осторожно поставила его на пол возле постели и вновь протянула руку.
— Ляг со мной.
— Это противоречит правилам приличия, мадам, — сонно пробормотал Джеймс, не открывая глаз, и она ответила первое, что пришло в голову.
— Мне холодно.
— Хорошо, — вяло согласился Джеймс, стянул сапоги и лег рядом, позволяя обнять его поперек груди и крепко прижаться щекой, чувствуя, как ровно бьется его сердце. Но сон, как назло, от этого будто рукой сняло. Какое-то время Катрин прислушивалась к его размеренному дыханию и плеску воды за бортом, а затем осторожно спросила, кажется, разбудив его вновь:
— Долго я спала?
— М-м-м? Сутки, или около того.
Сутки? Боже. И он спит так уже вторую ночь? Охраняет покой истеричной женщины, которая едва не сошла с ума после лишь пары часов дрейфа в открытом море? Она привыкла считать, что готова… что ж, быть может, не к любой неприятности на этом свете, но уж к большей их части точно. А вместо этого…
— Прости. Не… не знаю, что на меня тогда нашло. Обычно я более сдержана, да и…
— Ты? — сонно переспросил Джеймс. — Сдержана? Прости, я не заметил.
Твоя правда, подумала Катрин и прижалась еще крепче.
— Кхм.
— Прости, — зачем-то повторила Катрин, и не думая отстраниться. Потом подумала и призналась почти шепотом. — Я молилась, чтобы ты не солгал насчет вашего курса.
— Не говори глупостей. Я бы просто промолчал, если бы не хотел, чтобы ты знала.
Если бы не хотел говорить… если бы не захотел доверить ей даже такую малость… Да что он вообще мог бы ей доверить? Кроме самого себя.
Катрин приподнялась на локте, рассматривая в темноте его лицо.Не решаясь на большее из страха, что он оттолкнет и напомнит, как в прошлый раз это закончилось… ничем. Рождением Жана и всё же ничем для них самих. Необходимостью изворачиваться и улыбаться в ответ на самые неприкрытые намеки — которые и намеками то назвать стыдно, — потому что каждый чертов житель Мартиники понимал: если женщина возвращается на остров после восьми месяцев отсутствия и спустя еще четыре месяца рожает ребенка, то отцом этого ребенка может быть хоть сам морской дьявол, но уж точно не ее муж. Что ж, если подумать…
Цена невелика.
— Я люблю тебя, — тихо сказала Катрин и не отвела взгляда, когда он повернул голову и открыл глаза.
— И напрасно.
— Напрасно? — повторила Катрин, не удержавшись от глухого смешка. — Думаешь, это был мой выбор?
— Нет, — согласился Джеймс. — И не мой.
Не твой? Что ты… хочешь этим сказать?
Она не шелохнулась — боясь… спугнуть неосторожным движением, — когда он поднял руку и заправил ей за ухо спутанные, жесткие от соли волосы.
— Знаешь, в этот раз ты… меня напугала. По-твоему, оно стоит того, чтобы утонуть в море?
Утонуть ради очередных бумаг — конечно же, нет. Дрейфовать несколько часов с одной лишь робкой надеждой, что здесь может пройти еще один корабль, ради того, чтобы ты сказал нечто подобное — да.
— Это зависит от того, что стоит на кону, — ответила Катрин и наклонилась к его лицу, осторожно прижимаясь губами к приоткрытому рту. Молясь, чтобы не оттолкнул и не начал говорить, что нельзя, что это ни к чему не приведет, что это попросту опасно для них обоих. Путаясь в завязках и застежках, не переставая целоваться, и не думая о том, что она вся в морской соли и ни капли не похожа на ту красивую женщину с безупречной прической, танцевавшую когда-то давно в доме губернатора Порт-Ройала. Жмурясь от бережного, почти робкого прикосновения к груди и зарываясь пальцами в растрепанные, обрамлявшие его лицо и падавшие на плечи волосы. Запрокидывая голову и задыхаясь от малейшего своего движения. Бормоча его имя — «Джеймс, Джеймс, Джеймс…», — пока не начала сбиваться с ритма, содрогаясь от нетерпения, и он не опрокинул ее на спину, прижимая к постели и не переставая целовать. Скользя пальцами по горячей коже, по плечам и рукам, стремясь обнять как можно крепче, прижать к себе как можно теснее.
— Джеймс…
О, прошу тебя, еще немного… еще… еще…
Вырвавшийся стон гулко разнесся по погруженной в темноту каюте, и Катрин бессильно вытянулась на постели, жадно хватая ртом воздух. Но при первой же попытке отстраниться еще крепче обхватила его руками и полусогнутыми ногами.
— Нет. Не уходи.
И на мгновение блаженно зажмурилась от поцелуя в шею. Джеймс долго рассматривал ее лицо, поглаживая пальцами по щеке — рассматривал так внимательно, словно был художником, задумавшим писать портрет, — а затем всё же отодвинулся и лег на бок. Катрин потянулась следом и спрятала лицо у него на груди. И повторила, слушая, как плещут за бортом качающие корабль волны.
— Не уходи.
Комментарий к IV
*чернила в те времена делались с использованием железного купороса, но получались достаточно бледными. Для более четкого цвета в них добавляли индиго, дававший синий оттенок, или экстракт кампешевого дерева, дававший красный или фиолетовый оттенок. Я на эту тему нашла интересный сайт, правда, на английском. (Там есть даже скан одного из рецептов, датируемого концом XVII века.) https://irongallink.org/igi_index.html
*судовой врач на Королевском Флоте назывался «naval surgeon». (Что и логично, поскольку на военных кораблях в первую очередь нужны хирурги.) Упоминания о судовой практике у английских врачей датируются еще 1650-ыми годами (самое раннее, что нашла лично я).
========== V ==========
Темноту в зале разгоняли дюжины свечей, горящих в поднятой к высокому потолку металлической люстре. Теплый золотистый свет отражался от хрустальных подвесок, бросая блики на кованые розы, и рассыпáлся мириадами искр в женских украшениях и мужских перстнях. Шуршали длинные тяжелые юбки, стучали каблуки на туфлях с отполированными пряжками, звенели бокалы и ненавязчиво играла гамба*.
— Мадам, — манерно тянул слова французский посол Поль Барийон д’Амонкур, маркиз де Бранж, без устали расточая комплименты хозяйке дома. — Я восхищен вашим тонким вкусом. Клянусь, даже в винных погребах Пале-Рояля* не найдется такого изысканного игристого.
Лукавил, надо полагать, ведь Франция, поставлявшая это вино из провинции Шампань в таких количествах, что им можно было бы наполнить все русло Темзы от истока до эстуария, сама относилась к игристому весьма прохладно. Французские виноделы полагали, что порядочное вино не должно иметь подобных недостатков, а безумные англичане могут пить что угодно и платить за свои причуды любые деньги. Против английского золота не возражал ни один торговец в мире, будь он хоть французом, хоть голландцем, хоть испанцем, мгновенно забывавшем о давнем соперничестве на море при виде гиней* с портретом Карла II.